Николай Бахрошин - Черный огонь. Славяне против варягов и черных волхвов

— Захотят, — сказал Зеленя. — Разгорячатся пивом да брагою и захотят. Долго были в походе. А человеку подолгу трудно обходиться без женщины. Как можно человеку без женщины? От этого у него в груди поселяются тревожные бесы. Свербят его всяко.

Все опять подумали. Его правда получается.

— Пускай берут баб. Жалко, что ли, добра длинноволосого? Небось не убудет от них, — решительно, как всегда, высказался силач Злат, старший сын Зелени, косматый, как медведь, и такой же необъятный статью. — Хорошее семя роду подарят, отважное. А хоть бы и совсем баб забрали, тоже невелика потеря. Пойдем ратью к оличам, они сейчас слабые, новых баб себе наберем, помоложе, послаще.

Отец строго посмотрел на него. Покачал головой.

Злат понял, примолк.

— Не о том речь, не о бабах сейчас надо думать, — сказал Зеленя. — Где женщины, там и свара, где свара — там сеча. А драться со свеями — дело тяжелое. Свей — неистовые. Они с малых лет растут с мечами в руках. Я знаю, люди рассказывали, взрослые свей ловят в лесах волков или медвежат и заставляют маленьких свеев драться с ними деревянными мечами или даже пустыми руками. Лютые воины вырастают из них после такого. Вон Кутря скитался по свету, знает их обычаи. Так, что ли, Кутря?

— Все так, — подтвердил я. — Со свеями рубиться — трижды три раза подумать надо. Они — лютые.

— Ну и что из того? Подумаешь, удивили мелким зверьем. Наши парни тоже сызмальства на охоту шастают. Небось зверя берут не хуже свеев! — сразу возразил отчаянный Злат, сверкнув в мою сторону глазами.

Он на меня всегда косился. Из дальних краев я принес не только воинские доспехи невиданной крепости и красоты, каких в роду ни у кого не было, но и рассказы о ратных подвигах. Силач был ревнив к бранной славе.

На его слова родичи одобрительно загудели. И то правда, напугали ворону падалью, нашли Зеленя с Кутрей, чем удивить, волчатами или медвежатами! Лес кругом, этого добра валом.

— Наши зверя берут на потребу, ради шкуры или мяса. А свей — чтобы забрать злобный дух. В том разница, — объяснил Зеленя. — Если в людях сызмальства звериный дух поселить — с такими воевать тяжело…

Родичи, опять подумав, согласились с его словами. Выходит, есть разница. Зря влез Злат со своей похвальбой. Все-таки сын против отца еще жидковат умом.

— Если баб отгонять, надо и скотину гнать. Кто будет: ia скотиной ходить, если баб не будет? — влез в разговор мужик Корень.

Корня не любили. Мелкий он, но на вредность — крупнее крупного. Хотя сказано было дельно. Все снова задумались. Отогнать скотину — легко сказать. А если не дойдет, спрашивается? После зимы ее и так ветром шатает, не успела еще отъесться на молодой траве…

— У волхва Олеся бы совет спросить, — подсказал вдруг Творя-кузнец.

— Вот это верно! Это правильно! Это по уму! А где волхв, однако?! — оживились родичи.

— Так звали же его на толковище! Бегали за ним! — выкрикнул сзади кто-то из молодых.

— А кто бегал-то?

— А кого посылали?

— А малого Весеню, кажись…

— Да где он сам-то?!

— Эй, Весеня, ты, что ли, к волхвам бегал? — загалдели остальные.

— Ну я, я… — откликнулся наконец парень из-за чужих спин.

— Да ты не нукай, толком говори, бегал или не бегал? Да выходи вперед, чего там прячешься?!

Рослый, но еще по-юношески тонкий малый протолкался к костру.

— Ну бегал… — подтвердил он, смущаясь всеобщим вниманием и густо краснея.

Прятал светлые глаза с темными, густыми, как у девки, ресницами.

— Звал?

— Ну звал…

— И где он?

— Не пришел, выходит… — Весеня виновато разводил руками.

— Да, видать, не пришел… — подтвердили родичи.

— Волхв такой, когда не захочет, не придет…

— Волхвы — все такие. Напрямую с богами разговаривают. Как их понять?

Все опять замолчали. Конечно, у богов другие слова и особые речи… Старый волхв Олесь, весь покрытый морщинами и лишаями, как древний дуб, которому столько лет, сколько и представить нельзя, жил в глубине дремучего Ерошина леса, где скрывалось капище. Там, на священной поляне, пышно росло волховское древо, вокруг которого стояли резные чуры богов. С ним жили еще двое волхвов, Тутя и Ратень. Но те — помоложе, Олесь у них за старейшину. Лучше всех понимал богов, а они его…

Старейшины еще долго судили да рядили, сразу отогнать скотину и женщин подальше в лес или подождать, пока свей наедятся.

Чесали головы, гладили бороды, задумчиво ловили в лохматых шкурах нутряных тварей. Да, уж не ждали, не гадали беды. Не было Лиха, а вот оно, тут как тут, появилось. Не зря говорят, Беда да Лихо — подходят тихо. Оно, Лихо, хоть и одноглазое, но всегда высмотрит, в какую кашу нагадить.

Женщин не пришлось прятать. Оказалось, у свеев появились свои. Щедрый князь Добруж прислал им два десятка здоровых, молодых наложниц. Среди них были даже две черные кожей, как головешки, бабы из далеких южных земель. Я-то таких уже видел, а родичи удивлялись, конечно.

Князь Добруж, как рассказывают, вообще сильно охоч до сладкого мяса. Скупает или крадет красивых молодых дев, где только увидит. Своими глазами не смотрел, кривдой хвалиться не буду, но родичи, кто бывал в Юриче, рассказывали, что разных наложниц у него уже целое войско. А детей расплодилось — он и сам давно со счета сбился. Вот и дарит лишних своим или чужим воинам. И хватает же добра прокормить всю ораву! Богатый князь…

Подаренные рабыни свеям и порты стирали, и мужскую нужду удовлетворяли так, что посмотреть любо-дорого. Многие специально бегали наблюдать тайно, залезали на деревья, чтобы лучше видеть. Умелые были рабыни, обученные, гибкие, как змеи болотные. Не чета нашим девкам-коровам.

По вечерам становище свеев оживлялось. Они точили мечи и секиры на камнях, смачивая их водой, чтоб не оставалось царапин на лезвиях, чистили и смазывали жиром доспехи, предохраняя от ржи. Громко говорили и спорили на своем причудливом языке, похожем одновременно на вороний кар и журчание воды между камней. Подолгу слушали монотонные, рубленые, как бревна, песни своих певцов-скальдов: совсем юного отрока Домара со звонким голосом девы и Якоба, того, что постарше, со сплющенным ударом палицы ухом и шрамом через все лицо, обнажавшим зубы в углу рта, отчего казалось, что он все время усмехается.

Я знаю, о чем пели их скальды, я немного понимал их язык, побратимы-венды когда-то учили меня языкам морских народов… О бесконечных походах, беспрерывных битвах и о нескончаемых хмельных пирах пели они. О волооких девах с берегов теплых морей, трепещущих от одного вида неистовых воинов, и о верных женах, ждущих ратников из набега и стерегущих добро на берегах студеного моря. А дальше, когда они вернутся домой и обнимут жен, будут новые походы и новые славные битвы, где кровь потечет выше полноводных рек, а бойцы перестанут видеть друг друга из-за трупов врагов. Это ли не есть счастье, спрашивали скальды. Что еще нужно воину? Когда же он, воин, наконец погибнет со славой, Один Всеотец возьмет его в свой дворец в Асгарде. Там, в чертогах Вингольв и Валгалла, великие воины целыми днями сражаются друг с другом, а по вечерам убитые за день оживают, раненые исцеляются и все вместе садятся пировать до рассвета за один большой стол, во главе которого пьет вино сам Один Всеотец. Какое еще счастье нужно воину, если битва его никогда не кончается?