Плутарх - О «Е» в Дельфах

На настойчивый призыв Аммония говорить и вступиться за диалектику Теон сказал: «Тот факт, что бог в высшей степени сам диалектик, ясно показывают многие его оракулы, так как ему присуще свойство и разрешать загадки, и задавать их. Больше того, как рассказывал Платон, бог, отдав предписание через оракул увеличить вдвое объем его алтаря на Делосе — дело, требующее высшего опыта в геометрии, — в действительности преследовал другую цель: побудить эллинов заняться геометрией. [18] Об этом подробнее см. Plut., De gen. Socr. VII. Вот таким образом, путем двусмысленных оракулов, бог возвеличивает и восхваляет диалектику как необходимость для тех, кто хочет правильно понимать его. Ведь именно в диалектике имеет очень важное значение этот условный союз «если»: поскольку он образует логичнейшее предложение, разве он не служит связью? Даже животные имеют понятие о существовании вещей, но только человека природа наделила способностями наблюдать связь явлений и судить о ней.

Ведь то, что существуют «день» и «свет», чувствуют, конечно, и волки, и собаки, и птицы: но то, что "если настанет день, то будет свет", никто, кроме человека, не понимает, потому что только он один схватывает мыслью движение и обстановку, внешний вид вещей и связь их друг с другом, сходство и различие — именно то, в чем доказательства черпают главную силу.

Так как философия — это поиск истины, а обнаружение истины — это доказательство ее, основа же доказательства — это связь явлений, то естественно, что средство, скрепляющее и выражающее эту связь, мудрецы посвятили богу, который особенно возлюбил истину. Ведь это бог-прорицатель, а искусство прорицания относительно будущего основывается на знании настоящего и прошедшего: ничто ведь не возникает без причины и не предсказывается вопреки логике. Но так как все настоящее следует за прошедшим, а будущее следует за настоящим и на пути своего движения от начала до конца они сцеплены, то бог, по своей природе обладая свойством сопоставлять друг с другом причины и связывать их воедино, знает и вещает: "И то, что есть, и то, что будет, и то, что было". [19] Нот., II, I, 70: относится к прорицателю Калханту. И правильно Гомер помещает в рассказе сначала настоящее, а затем будущее и прошедшее; ведь рассуждение, исходя из бытия, строится по причинно-следственной связи, как, например: "если есть вот это, значит, было то-то" и, наоборот, "если есть вот это, значит, будет то-то".

Искусство логики, как уже отмечалось, заключается в познании причинной связи, а чувство дает добавление разуму. Поэтому я не могу удержаться от сравнения, даже если оно невыразительно, назвав разум треножником истины, так как он устанавливает причинную связь между остановкой и движением, а затем, прибавив к этому факты, ведет доказательство к выводу.

Если Пифиец, любя музыку, получает удовольствие от пения лебедей и от звуков кифары, то что же удивительного, если он из-за дружбы с диалектикой приветствует с любовью эту частицу рассуждения, которой особенно часто, как он видит, пользуются философы?

А Геракл еще до освобождения Прометея и до того, как он беседовал с мудрецами из окружения Хирона и Атланта, будучи юношей, да к тому же еще истинным беотийцем, возражал против диалектики и, смеясь над ее рассуждением "если предыдущее такое, то последующее вот такое", он решил выдернуть силой у пифии треножник и сразиться с богом из-за искусства прорицания. Но по прошествии определенного времени даже он, как и следовало ожидать, стал одновременно и очень искусным в прорицании, и прекрасным диалектиком».

Когда Теон кончил свою речь, ко мне обратился (насколько я помню) афинянин Евстрофий: [20] Евстрофий, выведенный также в «Застольных вопросах», выражает точку зрения пифагорейцев. «Ты видишь, с каким пылом Теон защищает диалектику, бросаясь на нас чуть ли не как лев. [21] Букв.: «чуть ли не надев шкуру льва», т е. подобно Гераклу. В таком случае, разве нам, полагающим, что в числе заключаются все вещи в совокупности, и природные свойства их, и начала одновременно всего божеского и человеческого, нам, которые видят в числе первопричину всего самого прекрасного и ценного, подобает ли нам оставаться равнодушными? Не следует ли, напротив, принести в жертву богу первые плоды любимой математики: ведь мы считаем, что «Е» сама по себе отличается от остальных букв не смысловым значением, не начертанием и не звучанием, но она высоко ценится как знак важного и господствующего над остальными числа пяти, из-за которого мудрецы назвали глагол «считать» — "исчислять пятерками"». [22] Ср. De Is. et Os. Евстрофий обратился именно ко мне с такой речью не шутя: ведь в это время я со страстью изучал математику, впрочем, намереваясь во всем отдавать предпочтение принципу «Ничего чрез меру», так как я был учеником в Академии.

Я ответил Евстрофию, что он прекрасно разрешил трудную проблему при помбщи числа. «Ведь всякое число, — продолжал я, — делится на четное и нечетное, единица же причастна к тому и другому по значению (так как прибавлением к нечетному числу она делает его четным, а прибавлением к четному делает нечетным), а число «два» считается началом четного числа, «три» — началом нечетного, число же «пять» рождается из соединения их обоих друг с другом. Поэтому естественно, чтобы оно имело особый почет, как первое число, образованное из первичных чисел, и называлось бы супружеским вследствие соответствия четного числа женскому полу, а числа нечетного — мужскому: ведь при разделении чисел пополам четное делится полностью, оно как бы что-то вмещает, какое-то начало и пространство, в то время как в нечетном числе при разделении пополам остается всегда посередине остаток деления. Поэтому нечетное число более производительное, чем четное, и при соединении с четным оно всегда преобладает и никогда не подчиняется ему: из обоих чисел ни при каком соединении не возникает четное, а всегда только нечетное число.

Больше того, каждое из них, соединяясь с самим собой, дает различный результат: никакое четное число при сложении с четным же не составит нечетного числа и не выйдет за пределы своего свойства быть четным, являясь по своей слабости и несовершенству неспособным к рождению иного, нечетного числа. А нечетные числа при сложении с нечетными рождают, благодаря своей постоянной производительности, множество четных чисел.

Теперь не время рассматривать другие значения и различия чисел. Скажем только, что число «пять» рождается из соединения первого мужского числа ("три") и первого женского ("два"), поэтому пифагорейцы называют его числом супружеским. Возможно, по этой же причине его называют также природным, так как при умножении на самое себя оно оканчивается снова на самое себя. Точно так же, как природа, получив пшеницу в зерне и впитав ее, производит в недрах многие формы и виды, через которые ведет процесс образования до его завершения, затем показывает всем пшеницу, возвращая ей в конце концов первоначальный вид. Точно так же и здесь, в то время как остальные числа при умножении на самих себя оканчиваются на другие числа, «пять» и «шесть» — единственные, которые при умножении на самих себя воспроизводят и сохраняют себя — ведь шестью шесть — тридцать шесть, а пятью пять — двадцать пять. И далее, если первое из них — «шесть» — дает такой результат только однажды и только в том случае, когда оно возведено во вторую степень, то с числом «пять» происходит то же при умножении, но, кроме того, оно попеременно оканчивается то на самое себя, то на «десять». И так до бесконечности, потому что это число воспроизводит начало, организующее весь мир. Ведь это начало, замещающее собой космос, из космоса снова возвращается в самое себя, так же как, согласно Гераклиту, "все вещи меняются на огонь, и огонь меняется на все вещи, подобно тому, как товары обмениваются на золото и золото на товары". [23] Diels, I, p. 95, fr. 9. Аналогично дело обстоит и с числом «пять»: сочетание числа «пять» с самим собой не рождает ничего несовершенного или инородного, но подвергается определенным закономерностям: оно производит или самое себя, или число «десять», т. е. или собственное число, или совершенное.