Алишер Навои - Лейли и Меджнун

Тогда в отца смятение вошло,
На мать как бы затмение нашло.

Они сидели, слабые, вдвоем,
Они о сыне думали своем:

Слова найдут — и тут же отведут,
Возникнут мысли — тут же отпадут.

И так они решили наконец:
Всевышний лишь поможет нам творец!

Мы нищим подаянье раздадим,
Отыщем путь к отшельникам святым,

Пусть дервиши помолятся в тиши
Об исцелении больной души.

Узнав о двух беспомощных сердцах,
Нам сына, может быть, вернет аллах!»

Нарочно ль время выбрали они,
Но подошли паломничества дни.

В пустыню вновь отправили гонцов,
И найден был Меджнун в конце концов.

Меджнун готов забыть для Кабы все.
Да, Каба исцелить могла бы все!

И, нищих одаряя без числа,
Семья Меджнуна в Мекку понесла.

И прибыли паломники в Харам,
Увидели благословенный храм.

На каменной основе он стоял:
На непреложном слове он стоял!

Благоговейным трепетом влеком,
Безумец обошел его кругом,

Издал безумец исступленный крик,
Сказал: «О ты, владыка всех владык!

Ты, говорящий мертвому «живи»!
Весь мир бросающий в огонь любви!

Ты, открывающий любви тропу!
Сгореть велевший моему снопу! [10] Сгореть велевший моему снопу!.. — Сноп — жизнь. Подобное образное сравнение весьма характерно для персидской и древнеузбекской литературы.

Ты, нам любви дающий благодать,
Чтобы камнями после закидать!

Ты, женщине дающий красоту,
Из сердца вынимая доброту!

Ты, утвердивший страсти торжество!
Ты, в раковину сердца моего

Низринувший жемчужину любви!
Раздувший пламенник в моей крови!

Испепеливший скорбью грудь мою, —
Вот я теперь перед тобой стою!

Несчастный пленник, проклятый судьбой.
В цепях любви стою перед тобой!

И тело в язвах от любовных ран,
И тело режет горестей аркан,

Суставы тела — грубые узлы,
Душа сожженная — темней золы,

Но все же я не говорю: «Спаси!»
Не говорю: «Мой пламень погаси!»

Не говорю: «Даруй мне радость вновь!»
Не говорю: «Убей мою любовь!»

Я говорю: «Огонь раздуй сильней!
Обрушь трикраты на меня камней!

Намажь мои глаза сурьмой любви!
Настой пролей мне в грудь — самой любви!

Да будет зной — пыланием любви,
Да будет вихрь — дыханием любви,

Язык мой — собеседником любви,
А сердце — заповедником любви!

Я загорюсь — пожару не мешай!
Меня побьют — удару не мешай!

Меня печалью, боже мой, насыть.
Дай ношу скорби множимой носить!

Мне люди скажут: «Вновь счастливым будь,
Забудь свою любовь, Лейли забудь…»

Бесчестные слова! Позор и стыд!
Но пусть и тех людей господь простит.

О, в кубок просьбы горестной моей
Поболее вина любви налей!

Два раза кряду предложи вина.
Напьюсь любовным зельем допьяна.

Великий бог! Мне жилы разорви,
Наполни страстью их взамен крови!

Души моей, аллах, меня лиши,
Дай мне любовь к Лейли взамен души!

О всемогущий! Смерть ко мне пришли, —
Мне станет жизнью память о Лейли!

Больному сердцу моему вели:
Да будет сердце домом для Лейли!

Великий бог мой, милости продли:
Да будет вздох мой вздохом о Лейли:

Лиши меня вселенной целой ты, —
Мою любовь нетленной сделай ты!

Когда, господь, изменят силы мне, —
Врачом да будет призрак милый мне!

Когда последняя наступит боль, —
Сказать: «Лейли!» в последний раз позволь.

Захочешь возвратить меня к живым, —
Дай мне вдохнуть ее селенья дым.

Геенну заслужил я? Раскали
Геенну страстью пламенной к Лейли!

Достоин места я в твоем раю?
Дай вместо рая мне Лейли мою».

Когда мольбу любви Меджнун исторг,
Привел он всех в смятенье и восторг,

Оцепенели жители пустынь,
И каждый повторял: «Аминь! Аминь!»

Отец от горя разум потерял:
Он всю надежду разом потерял.

И Кайс безумным сделался опять,
Утратив разум, перестал рыдать.

Родные, слушая безумный бред,
Решили так: «Пути к спасенью нет».

И подняли его и всей семьей Они
Меджнуна понесли домой…

Водой любовный пламень не туши:
Стать маслом ей дано в огне души.

Хотели сделать слабою любовь,
Но укрепилась Кабою любовь…

О ты, кто место Кабы посетил!
Ты в свой восторг меня бы посвятил!

Молясь творцу, меня воспомяни:
Огнем любви себя воспламени!

Кто эту быль узнал из первых рук,
Свои слова в такой замкнул он круг:

Когда прошли паломничества дни,
Познало племя горести одни.

Отец в оцепененье вскоре впал,
В неописуемое горе впал,

Отчаялся безумного спасти,
Вернуть его с безумного пути,

И так, в слезах, решил о сыне он:
Как знает, пусть живет отныне он!

И вот Меджнун скитается в горах,
В глухих степях, где зноем выжжен прах,

Куда идет? Не скажет, не поймет, —
Толкает сила некая вперед!

У слабого покоя боле нет,
Желанья нет и доброй воли нет.

Измученный, бредет в жару, в пыли,
Одно лишь слово говорит: «Лейли!»

Окинет землю с четырех сторон, —
Одну Лейли в сиянье видит он.

Вообразит он только лик ее —
И стройный стан уже возник ее.

И думает тогда Меджнун: «Хвала!
На кипарисе роза расцвела!»

Он о Лейли слагает сто стихов,
Сто редкостных газелей — жемчугов,

Всем рифмам красота Лейли дана,
Лейли во всех редифах названа!

И в каждом слове страсть к Лейли звенит,
И в каждом звуке власть любви пьянит.

И строчек падает жемчужный ряд, —
Они обрадуют и огорчат: