Алишер Навои - Семь планет

И, медленно натягивая лук,
Газельи две ноги связал он вдруг

Стрелою тополевой, и стрела
Под кожей к тонкой кости приросла.

Тогда в газель нацелился он вновь,
И горло ей рассек, и пролил кровь.

Исполнил шах желанье госпожи!
О ловкости Бахрама так скажи:

«Не только люди — неба древний свод
Соперника ему не подберет»!

Когда Бахрам искусство показал,
Застыл он в ожидании похвал,

Но гурия красавицей была,
А красота гордыню родила.

Руки Бахраму не поцеловав,
Не похвалив властителя держав,

Сказала: «Каждый день стреляя дичь,
Кто б совершенства не сумел достичь!»

Невольно шаха подняла на смех,
Старанью приписав его успех.

Поняв слова красавицы своей,
Морщины шах навел на лук бровей,

Сердясь: да разве это похвала!
Увидев, что Бахрама привела

В расстройство, поспешила Диларам
Дать объясненье дерзостным речам,

Но все испортила, сказав ему:
«Я твоего упрека не приму,

Правдивы и чисты мои слова.
Мой шах! Себя возьму в пример. Едва

Коснусь я чанга слабою рукой, —
Сердца перенесу я в мир другой.

Быть может, красота повинна тут?
Нет, упражненья, постоянный труд!

Я прилежанье видела твое.
Чем сердце я обидела твое,

Сказав об упражнениях? Ужель
Без них попал бы ты стрелой в газель?»

От этих слов пришел Бахрам во гнев,
Вскипела ярость, сердцем овладев.

Когда властители разъярены,
Бегите, жители, из их страны!

Гнев самовластья страшен, гнев обид:
Он очи милосердия слепит.

Уже Бахрам хотел ее убить,
Уже мечом своим хотел срубить

Цветущий, вольный, стройный кипарис, —
Но в свите люди мудрые нашлись

И молвили: «Поступок нехорош.
Ужели женщину мечом убьешь?»

А несколько глупцов произнесло:
«Их убивать — не просто ремесло,

А высшее искусство!» И луну,
Из паланкина высадив, одну

Отправили на самый край земли,
В бесплодную пустыню привели,

Где ядовитая трава росла:
Был каждый лист колючим, как стрела.

На землю опрокинув тонкий стан,
Скрутили косы длинные в аркан,

Вкруг шеи обвязав их… Вот, в петле,
Она лежит на высохшей земле:

Ей, косами пленявшей, довелось
Стать пленницею собственных волос…

Злодейство это было свершено
В тот миг, когда и ярость и вино

Бахрама ослепили. Дотемна
От ярости хмелел он и вина.

Наутро, встав с тяжелой головой,
Наполнить приказал он кубок свой.

Спросил, опохмелившись, царь царей:
«Где та луна, что мне всего милей?»

Он сам забыл о том, что совершил!
Один из приближенных доложил

О том, какое зло произошло.
И ужаснуло шаха это зло,

И светлый день померк в его очах.
И помраченным сердцем понял шах,

Что резкий ветер ярости слепой
Забушевал, что собственной рукой

Он обезглавлен. И сказал Бахрам:
«Сейчас в пустыню я помчусь и сам

Из края в край на поиски пойду,
Найду свою красавицу, найду,

Паду к ногам, когда она жива,
Умру я сам, когда она мертва!»

Однако честь венца, престол и власть
К ее ногам не позволяли пасть,

На это дело разум восставал,
Бахраму стыд покоя не давал,

Но с разумом любовь боролась в нем,
Любви звенел призывный голос в нем.

Так мучилась душа меж двух огней, —
Скажи: меж двух драконов — муравей!

Шах, голову на землю положив,
Метался, полумертв и полужив.

Достойный смеха более, чем слез,
Бахрам себе такой удар нанес,

Что без сознанья двое суток был.
Когда в себя пришел он, — жуток был

И темен третий день. Войска любви
На приступ силы двинули свои,

Вступила в крепость мстительная рать,
Державу сердца стала разорять.

С избытком сердце утолило страсть,
Чтоб эту страсть жестокую проклясть.

Поплыл купец. Что ж, прибыль он обрел?
В пучине моря гибель он обрел!

Трудясь в саду, садовник ждал наград,
Но обломал его деревья град.

Была желанья молния светла —
Сожгла Бахрама бытие дотла.

Он драгоценный камень отыскал,
Но раздавил его камней обвал.

Он, защищая царство, поднял меч,
Чтобы мечом свою же грудь рассечь.

Хотел ресницы начернить сурьмой, —
Мир оказался черною тюрьмой.

Навылет в грудь он ранен был тоской, —
Избави бог от участи такой!

Бахрам, великой скорбью удручен,
Напоминал согбенный небосклон.

Его душа блуждала, как в лесу,
Скрипела плоть, подобно колесу,

Ужиться тело не могло с душой,
Душа для тела сделалась чужой.

Когда же к горлу подошла душа,
Бахрам поднялся и пошел, спеша

В пустыню, над которой зной повис.
Он думал: «Если жив мой кипарис, —

Благословлю удачу я тогда,
А если мертв, — заплачу я тогда,

На мертвую взгляну я красоту,
От стонов избавленье обрету,

Убью себя, с возлюбленной сольюсь,
Разлуку вечный победит союз!»

Прошел он по степным тропам стопой,
Любимую ища в степи скупой.

Но вольный кипарис нигде не рос:
Его обитель — средь пахучих роз.

Кто розу обретет в степном песке,
Когда ее цветенье — в цветнике?

Она меж яблонь скрылась от людей,
Ее найдешь по яблокам грудей.

В потере убедившись роковой,
Стал шах о землю биться головой,

Вопил и плакал мира властелин, —
Фархад не разыскал свою Ширин!

Как птица с переломанным крылом,
Припав к земле, рыдал он о былом.

Сказал он, обливаясь кровью слез:
«Я над самим собою меч занес!

Кому теперь судьбу свою вручу?
Задул я жизни собственной свечу!