Агафонов Николай - Иоанн Дамаскин

Монах Косма сидел на палубе, спиной прислонившись к борту корабля, а локтем опираясь на бухту толстых веревок, валявшихся рядом. В таком положении он решил немного поспать, пока не наступила полуденная жара. Всю ночь море штормило, и корабль кидало словно щепку по волнам, так что монаху порой казалось: еще немного, и морская пучина проглотит их вместе с кораблем. У не привыкшего к морской качке Космы буквально выворачивало наизнанку все внутренности. Он молил Бога, чтоб все это закончилось как можно скорей, и ловил себя на мысли, что даже гибель в волнах водной стихии его пугает меньше, чем продолжение того гнусного состояния, в котором он пребывал. Измученный бессонной ночью, он теперь радовался штилю. Но матросы и капитан, наоборот, недовольно ворчали: «Уж лучше шторм с ветром, по крайней мере есть хотя бы какое-то движение!»

Пригревшись в лучах восходящего солнца и укачиваемый ласковой зыбью морской глади, монах задремал. Но вскоре его сон был прерван тревожными криками и беспорядочной беготней по палубе. Открыв глаза, Косма увидел, что все чем-то очень взволнованы и тревожно вглядываются вдаль. Он поднялся и, опираясь на борт, тоже стал всматриваться в ту же сторону, куда и все. К ним приближался корабль, и уже можно было различить, что это вёсельная галера. Один из матросов, взобравшись на мачту и рассмотрев судно, крикнул:

— Это сарацины, идут прямо на нас.

— Все весла на воду, — приказал навклир [5] [5] Навклир – капитан судна. корабля и уже тише, так, что расслышал только Косма, с горечью произнес: — Эх, не уйдем мы от них. Слушай, монах, — вдруг обратился он к Косме, — платы с тебя за провоз никакой не возьму, только ты помолись Богу, чтоб Он сотворил чудо и послал нам ветер, иначе мы от этих разбойников не уйдем.

Косма стал молиться, одновременно осознавая — не столько разумом, сколько душой — бесплодность своей молитвы, пока наконец его разум не осенила простая, ясная мысль: Божественное Провидение не случайно посадило его именно на этот корабль, а теперь так же не случайно отдает его в руки разбойников.

— Да будет на все воля Твоя, Господи, всегда благая и совершенная! — воскликнул пораженный этим откровением Косма.

Галера была уже близко и, не сбавляя скорости, шла прямо на их корабль. Матросы, явно не разделяя настроения Космы, вооружились кто небольшим копьем, кто мечом и с хмурой обреченностью ожидали врага, готовые дать бой.

Раздался треск ломающегося дерева. Косма, не удержавшись за борт, упал на палубу. Тут же над его головой взвились железные крючья на веревках и впились в борта. Арабы стали подтягивать свою галеру к кораблю греков. Несколько моряков попытались мечами перерубить веревки, но арабские лучники не дали им закончить свое дело. Рядом с Космой упал моряк, пронзенный стрелой. Раздались воинственные крики: «Алла! Алла!» — и сразу же через голову прислонившегося к борту Космы на палубу стали прыгать полуголые босоногие арабы с обнаженными короткими мечами в одной руке и кинжалами в другой. На корабле завязался бой. Перевес был явно на стороне нападавших. Через непродолжительное время бой закончился. Оставшиеся в живых греки побросали мечи и сдались на милость победителя. Им связали руки и отвели на корму корабля. К Косме подошел один араб со страшным шрамом через всю левую щеку и, свирепо глянув на него единственным уцелевшим глазом, крикнул своему товарищу:

— Эй, Хасан, глянь-ка на этого старика, по-моему, его надо вышвырнуть за борт на корм рыбам. Мы затратим на его питание больше, чем выручим от продажи, если вообще кто-нибудь купит этот мешок костей.

Подошел второй разбойник и, внимательно оглядев Коему, возразил:

— Это служитель Исы [6] [6] Иса – так арабы называют Иисуса Христа. , за него в Дамаске могут дать неплохой выкуп, там много богатых христиан.

Путь до Дамаска Косма помнил смутно. Арабы их кормили два раза в день какой-то жидкой похлебкой и при этом обращались, как со скотом. Когда прибыли в Дамаск, пленников заперли в сарае и держали там три дня. Здесь уже кормили лучше, даже давали хлеб, чтобы после долгого и изнурительного пути привести свой живой товар п надлежащий вид.

На четвертый день утром им принесли воды и велели умыться, а затем повели на базар. Пройдя по небольшой узкой улочке, их вывели на прямую и широкую улицу, называемую по-арабски Дарб-эль-мусталлим, то есть Прямая дорога. Эта улица тянулась через весь город. Рядом с Космой шел грек по имени Софроний, который когда-то бывал в Дамаске. Когда они проходили около одного двухэтажного дома, он толкнул локтем монаха:

— Смотри, Косма, вот дом, где жил сам апостол Павел, за домом в стене есть отверстие, через которое Павла спустили в корзине, дав ему возможность убежать от преследовавших его иудеев.

Монах с интересом оглядел дом, который мало чем отличался от других, но то, что здесь когда-то жил сам апостол Павел, придавало этому дому особое значение, и Косма, проходя мимо, осенил себя крестным знамением.

— Святой апостол Павел, не оставь меня, грешного, своими молитвами перед Престолом Всевышнего, — произнес он.

Софроний тоже торопливо перекрестился.

— Представляешь, Косма, иудеи хотели его убить, а он взял да и убежал, и я тоже обязательно убегу, — с убеждением в голосе произнес грек и, хихикнув, подмигнул Косме.

— На все воля Божия, — вздохнул Косма, — уж лучше быть связанным веревочными путами, чем путами греха.

— Вот ты и терпи эти веревки, — почему-то обидевшись, буркнул сосед, — а я сбегу. Путы греха, о которых ты говоришь, не натирают руки и ноги до крови, как эти веревки.

— Да простит тебе Господь твое заблуждение, — молвил Косма, — но я так понимаю, что раны от веревок могут зажить, а вот в путах греха душа может, задохнувшись, умереть.

— Неразумное говоришь, монах: умереть может только тело, а душа бессмертна.

— Абсолютным бессмертием обладает только Бог, — возразил Косма, — а человек наследует бессмертие лишь в борьбе с грехом, получая от Бога его как награду за свою праведную жизнь. Я говорил о смерти второй, о которой сказано в Апокалипсисе. Это и есть настоящая смерть, ее надо страшиться, а не той смерти, которую Церковь именует успением.

— Странно говоришь, да и учишь о непонятном, уж не еретик ли ты? — с укоризной в голосе сказал Софроний.

— Если истина о том, что человек должен заслужить свое бессмертие праведной жизнью, является ересью, то я, пожалуй, еретик, — усмехнулся Косма.

— Ты просто ненормальный монах, а я все равно убегу.

— Верю, — задумчиво сказал Косма, — что убежишь от рабства человеческого, но убежишь ли ты от самого себя, вот в чем вопрос.

Софроний ничего на это не ответил, только сердито засопел, и они на какое-то время замолчали. Но уже когда пришли на базарную площадь, он не выдержал и спросил: