Валерий Воскобойников - Братья: Кирилл и Мефодий

И вдруг отец умер.

Еще вчера он легко поднимался по лестнице и громко смеялся, а потом неожиданно схватился за грудь, поник… И сегодня его уже нет и не будет никогда…

О смерти отца сообщили в столицу дальнему родственнику — самому логофету Феоктисту.

Вскоре прискакали слуги Феоктиста, вручили постаревшей матери письмо.

Прочитала она это письмо и снова, как в дни похорон, тихо заплакала.

Логофет Феоктист вызывал юного Константина ко двору малолетнего царя.

…При прощании мать старалась улыбаться. Но только слезинки сами вытекали из глаз одна за другой.

И слуги вышли прощаться — любили они тихого мальчика с умными большими глазами. Слуг после смерти отца осталось немного — лишь те, кому семья Константина стала родной, кто согласился и без жалованья помогать его матери.

Странно — еще недавно мечтал он очутиться в Константинополе среди образованных людей, а сейчас страшно уезжать из дома, из родного города и так хочется броситься назад, домой, к матери.

Оглянулся он первый раз — город был еще рядом, заслонял небо. И казалось, до каждого строения можно рукой дотянуться…

А кругом виноградники, огороды.

Оглянулся второй раз — дома и крепостные стены слились, стоят вдали.

Решил он больше не оглядываться, ехал вперед, даже зажмурившись. Но потом не выдержал. Оглянулся в третий раз — едва виден родной город, словно темное облако зацепилось за горизонт.

Слуги Феоктиста ехали рядом с ним молча, делали вид, что не замечают грусти мальчика. Каждый из них тоже когда-то уходил из родительского дома.

Логофета дома не было. Спутники Константина передали его другим слугам и куда-то исчезли. Константина провели по широкой лестнице, выложенной белым мрамором. Он искупался в бассейне, смыл дорожную пыль.

Уже темнело, поэтому во дворце зажгли светильники. Ужинал Константин в большой пустынной комнате. Слуги вежливо улыбались ему, но разговора не заводили.

За ужином он едва не заснул, и его отвели на другую половину дворца, в спальную комнату.

Последняя его мысль была о том, что постель слишком огромна. Тут же он провалился в сон.

Позже он проснулся на миг от ощущения, что кто-то пристально смотрит на него. Он не сразу понял, где находится, увидел высокого важного пожилого господина и двух слуг.

— Едва поужинал, так за столом и заснул… — шептали слуги.

— Тихо, тихо, он просыпается, — ответил им также шепотом высокий господин и шагнул за дверь.

Константин повернулся на другой бок и проспал до утра крепко, без сновидений.

Рано утром его разбудил молодой улыбающийся слуга.

— Проснись, господин, — сказал он на языке славян, — наш хозяин ждет тебя.

Пока Константин одевался, умывался, слуга разговаривал не переставая.

— Меня хозяин специально приставил к тебе. Говорит: «Ты молодой, Андрей, и господин молодой. Ты славянин, и господин из Солуни, где все говорят по-славянски как по-гречески. А еще ты ловкий, быстрый и сообразительный. Будешь сопровождать всюду господина, потому что в первые дни в столице он растеряется». Я недавно продал себя хозяину. Отец задолжал тридцать номисм, когда покупал булочную, вот я и продал себя. Отец договорился, что после нового урожая он выкупит меня, и я снова стану свободным.

Константина позвали к логофету Феоктисту.

За завтраком Феоктист лишь успел спросить о дороге. Потом он сочувственно вздохнул, вспомнив друнгария Льва, отца Константина.

— Дельный и честный был человек.

Они быстро вышли из дому, и им подвели коней.

— Сейчас я представлю тебя царской семье, а позже можешь походить по городу.

Славянин Андрей поехал позади свиты.

Быстрыми шагами, едва отвечая на поклоны, логофет вел Константина по дворцу.

Константин едва успевал поразиться тому, что видел, как сразу перед ним возникало новое чудо: лучшие скульптуры, свезенные из разных городов мира, яркие росписи, медные и серебряные двери палат, блистающие солнечным огнем.

Они вошли в небольшой зал, где царь любил совещаться с близкими людьми. Зал назывался консисторией.

Там уже находились двое: толстый лысоватый мужчина с богатыми перстнями на каждом пальце — Варда и длинный костлявый старик — дядя царицы и Варды, Мануил.

— Приветствуй, приветствуй! — шепнул логофет.

Константин упал на колени.

— Царица сегодня нездорова, она поручила нам познакомиться с твоим родственником, — сказал Варда.

Феоктист отошел к стене, а Константин остался стоять на коленях, и ему было неловко под изучающими взглядами важных людей.

— С виду он вполне благообразен, — сказал наконец Мануил. — А знания его пускай проверяют Фотий да Лев Математик.

— Я справлялся о нем у Льва, — заметил Варда. — Лев доволен талантами твоего родственника, Феоктист. Я думаю, пускай он пока учится у наших мужей сам, а позже, если мы увидим, что царю требуется специальный учитель, мы пригласим этого юношу снова.

И Варда милостиво разрешил Константину подняться.

Логофет вывел его из консистории, вручил кошелек с деньгами, потом подозвал служителя и поручил ему отвести юношу к выходу.

Они стояли в самом центре города — на площади Августеон и смотрели на статую Августы — святой Елены. Их ослепляло солнце.

— Сначала, как ты хотел, господин, книжные лавки, — сказал слуга Андрей. — Сейчас не все открыты, к вечеру их будет больше.

Константин увидел столы, лавки, развалы, тянущиеся вдоль площади. Здесь были тяжелые древние свитки, писанные непонятными знаками — иероглифами, книги арабов, математические таблицы, пьесы древних греческих писателей, трактаты на духовные темы, молитвенники. Что ж, теперь он станет сюда ходить ежедневно и постепенно просмотрит все, решил Константин.

Странные люди встречались им на пути. Они громко говорили, красиво жестикулировали. Некоторых окружали слушатели.

— Прежде чем назвать человека вором, надо внимательно исследовать мотивы его поступка и способы произведенного им действия, — внушал один пожилому крестьянину в застиранной тунике и грязной обуви, завязанной на ногах крест-накрест.

— Всякий, кто нарушил постановление эпарха, заслуживает плетей, но это вовсе не значит, что… — говорил другой.

— Что это за люди? — спросил Константин.

Андрей презрительно махнул рукой.

— Это адвокаты, показывают свое искусство, ждут, не наймет ли их кто вести судебное дело… А вот здесь, господин, — Андрей указал на ряд домов вдоль улицы, — есть тоже интересное для тебя. Здесь работают каллиграфы, переписчики книг.

Сейчас, в жару, окна и двери мастерских — эргастерий были открыты и можно было стать рядом с каллиграфом и смотреть, как он, обмакнув острое гусиное перо в рог, наполненный чернилами, вырисовывает букву за буквой. Потом берет другое перо, павлинье, отточенное иначе, и выводит на полях цветными чернилами кораблик, голубые волны и золотые солнечные лучи. Это казалось чудом: только что был пустой лист, и вот уже буквы, говорящие о радости, нечаянной встрече или о горе и потере близкого человека.