Дэн Уэллс - Я - не серийный убийца

— Потом у меня есть правило, которое касается животных, — рассказывал я дальше. — Помните, что я сделал с крысой?

Неблин нервно улыбнулся:

— Крыса этого явно не помнит.

Его нервные шутки становились все более банальными.

— И этот случай был не единственный, — признался я. — Отец ставил в саду капканы на крыс, кротов и других зверьков. А я должен был каждое утро проверять ловушки и добивать лопатой тех, кто еще не сдох. В семь лет я начал их разрезать, чтобы узнать, какие они внутри, но, увлекшись серийными убийцами, перестал это делать. Вы знаете про триаду Макдональда?

— Три особенности, свойственные девяноста пяти процентам серийных убийц, — откликнулся доктор Неблин. — Жестокость к животным, пиромания и энурез. У тебя, вероятно, имеются все три?

— Я обнаружил это, когда мне было восемь. Меня особенно испугало не то, что жестокость по отношению к животным может служить признаком склонности к насилию, а то, что, до того как я прочитал об этом, мне и в голову не приходило, что это нехорошо. Я убивал животных и расчленял их, и у меня были все те эмоциональные реакции, какие переживает мальчишка, играющий в «Лего». Животные были для меня как бы неживыми — игрушками. Вещами.

— Если ты не считал, что это нехорошо, то почему прекратил этим заниматься? — спросил доктор Неблин.

— Потому что я тогда понял, что не похож на других людей. Я чем-то все время занимался и ни о чем плохом не думал, а тут выяснилось, что весь остальной мир считает это абсолютно неприемлемым. Тогда-то я и осознал, что должен измениться, а потому стал изобретать правила. Первое из них было таким: оставь в покое животных.

— Не убивай их?

— Вообще ничего с ними не делай, — сказал я. — Не обзаводись домашним зверьком, не приводи собаку с улицы и даже не ходи в те дома, где есть животные. Я избегаю всех ситуаций, в которых снова могу начать делать то, что, как я знаю, делать не полагается.

Неблин внимательно смотрел на меня несколько мгновений.

— Еще что-нибудь?

— Если у меня появляется желание сделать кому-нибудь больно, я говорю этому человеку что-нибудь приятное. Если кто-то сильно досаждает мне и я начинаю его настолько ненавидеть, что воображаю, как убиваю его, я говорю что-нибудь очень милое и улыбаюсь во весь рот. Это наводит меня на хорошие мысли, а плохие прогоняет.

— Вот почему ты так много читал про серийных убийц, — сказал Неблин, подумав. — Ты не воспринимаешь добро и зло так, как другие люди. Поэтому читаешь про зло — узнаёшь о том, чего тебе следует избегать.

Я кивнул:

— И конечно, мне помогает то, что это такие вещи, о которых интересно читать.

Доктор сделал несколько заметок в блокноте:

— И какое же правило ты нарушил сегодня?

— Побывал на том месте, где нашли тело Джеба Джолли.

— Я все думал, почему ты до сих пор ни словом его не упомянул, — сказал доктор. — У тебя есть правило не появляться в местах, где были совершены преступления, связанные с насилием?

— Не совсем. Именно поэтому я и сумел оправдать свой поступок. На самом деле я не нарушил никакого конкретного правила, но не следовал кодексу.

— И почему ты туда пошел?

— Потому что там был убит человек. Я… должен был это увидеть.

— Ты был рабом своей мании?

— Вы не должны обращать это против меня.

— В некотором роде должен, — не согласился Неблин. — Ведь я психотерапевт.

— Я постоянно вижу трупы в морге. И думаю, в этом нет ничего плохого — мама и Маргарет сколько лет там работают, а серийными убийцами не стали. Так вот, я вижу много живых людей и много мертвецов, но никогда не видел, как живой человек становится мертвецом. Мне… любопытно.

— И место, где произошло убийство, — это тот максимум, который ты можешь получить, не совершая убийство собственноручно.

— Да, — признал я.

— Послушай, Джон, — начал Неблин, подаваясь вперед. — У тебя много предпосылок к тому, чтобы ты вел себя как серийный убийца. Я это знаю, думаю даже, что столько предпосылок такого рода я еще не видел ни у одного человека. Но ты должен понимать, что предпосылки — это всего лишь… предпосылки, они говорят о том, что может случиться, но не определяют будущее. Девяносто пять процентов серийных убийц писаются в постели, устраивают костры и мучают животных, но это не значит, что девяносто пять процентов ребятишек, которые делают это, становятся серийными убийцами. Ты сам в состоянии управлять своей судьбой, и именно ты делаешь выбор — ты, и никто другой. Тот факт, что у тебя есть эти правила, и то, что ты так скрупулезно им следуешь, много говорит о тебе и твоем характере. Ты хороший парень, Джон.

— Я хороший парень, потому что знаю, как должны себя вести хорошие люди, и подражаю им.

— Если ты и дальше будешь таким же скрупулезным, — сказал Неблин, — никто никогда не почувствует разницы.

— Но если буду недостаточно скрупулезен, — сказал я, глядя в окно, — кто знает, что может случиться.

Мы с мамой жили в одноэтажной квартире над моргом. Окна нашей гостиной выходили на главное крыльцо, а единственная дверь вела по отдельной лестнице к боковому подъезду. Многие считают, что жить над моргом жутковато, но наш дом ничем не отличался от других. Да, конечно, у нас в подвале лежали трупы, но у нас была и часовня, так что баланс соблюдался.

К вечеру субботы тело Джеба так и не привезли. Мы с мамой тихо обедали, позволив пицце и звукам телевизора заменить нам семейную атмосферу и беседу между близкими родственниками. Показывали «Симпсонов», но я не смотрел — ждал, когда привезут труп. Если полиция и дальше будет держать его, мы не сможем забальзамировать покойника — придется просто сунуть его в мешок и похоронить, не открывая крышки гроба.

Мы с мамой вечно спорили, какую пиццу купить, но так никогда и не могли прийти к единому мнению, а потому покупали пиццу из двух частей: на моей колбаса и грибы, а на ее — пеперони. Даже «Симпсоны» были следствием компромисса: они начинались после новостей, а поскольку переключение канала неизбежно повлекло бы за собой споры, мы оставляли все как есть.

Во время первой рекламной паузы мама взялась за пульт. Обычно это означало, что она хочет выключить звук и поговорить о чем-то, что часто приводило к пререканиям. Она поднесла палец к кнопке отключения звука и замерла в ожидании, не нажимая ее. Если она выжидала так долго, значит, тема для разговора была тяжелая. Мгновение спустя она положила пульт, отрезала еще кусочек пиццы и отправила его в рот.

До следующей рекламной паузы мы сидели в напряжении, зная, что нас ждет, и просчитывая ситуацию. Я подумывал, не уйти ли мне до начала рекламы, но это лишь рассердило бы ее, а потому я медленно жевал, глядя, как Гомер прыгает, кричит и носится по экрану.