Дж. Фридман - Против ветра

Обсуждать больше нечего, они выходят из комнаты. Я без сил падаю в кресло. Голова раскалывается, но, по правде сказать, похмелье тут уже ни при чем.

По идее, рокеры должны бы уже лыка не вязать. Прикатив три часа назад, они перед этим только и делали, что накачивали себя крепкой текилой, а еще до того, как приехали сюда из Таоса, перепробовали кокаин вперемешку с гашишем, контрабандные таблетки, вызывающие галлюцинации, которые кто-то припрятал много лет назад, а теперь извлек на свет Божий, чтобы произвести на них впечатление (а заодно и настроение поднять), и кое-какие новомодные препараты, будто бы в три тысячи раз сильнее морфия, украденные у местного анестезиолога. Любой нормальный человек на их месте давно бы отключился, а эти четверо еще держатся на ногах, по-хозяйски расхаживая взад и вперед.

Завсегдатаи этого дешевого бара, тощие, прижимистые ублюдки, обычно за словом в карман не лезут, но даже самые языкастые чуть ли не стелятся перед рокерами, потому что все знают, что с этими ребятами шутки плохи. Так проходят два часа, народ пьет, буравит друг друга взглядами и слушает местную команду, подражающую знаменитостям — Бобу Сигеру и Уилли Нелсону, потом повисшее в воздухе напряжение спадает, и один из парней, то и дело спотыкаясь, подходит к ним и заводит речь о мотоциклах (речь идет, само собой, о скоростных «харлей-дэвидсонах», а не о том дерьме, которое впору заправлять только рисовой водкой), о болтах, шарнирах и приводных ремнях, которыми можно удавиться, а если ты, старик, никогда не седлал «старика-индейца», тебе невдомек, что чувствует человек, который мчится что есть духу, подскакивая на ухабах так, что, того и гляди, почки себе отобьет.

Потом начинают выступать какие-то дамочки (кто не знает, что они питают слабость к бандитам), вызывающе выставляя свои сиськи, торчащие из-под плотных маек на бретельках, стремясь привлечь внимание этих лихих парней. Сплошь покрытые татуировками, те в ответ игриво хлопают их по задницам. Черт возьми, да они просто классные мужики, добропорядочное общество не может примириться с тем, что им плевать на всех и вся, вот оно и напустилось на них, стало клеймить позором, обзывать бандитами. Ну и что из того, что они бандиты, это же Америка, с кем тебе больше хочется трахнуться, дорогая (это говорит Одинокий Волк, вожак рокеров, беседуя с кем-то из дамочек), с Джесси Джеймсом, вскрывавшим банковские сейфы, или с миллионером Дэном Куэйлом. С таким крошечным стручком, как у этого гомика, об этом и думать забудь.

Становится уже поздно, пора закругляться. Девчонки расходятся по домам с мужьями и дружками. «Ничего не выйдет, милый, — слышится голос вон той штучки с роскошным бюстом, которая разговаривает с одним из бандитов. — Я бы укатила отсюда с тобой прямо сейчас, но завтра от тебя останется одно воспоминание, а он у меня жутко ревнив». Потрепаться, зная, что рядом друзья, которые в случае чего тебя защитят, — пожалуйста, но ехать с этими ребятами черт знает куда? Они же слышали такие рассказы о том, как рокеры учат будущих мамаш уму-разуму, что волосы дыбом встают! Так что извини, не могу.

Последняя затяжка в предвкушении кайфа, по три последних стопки, деньги летят направо и налево, деньги — не проблема, сейчас речь о бабах, точнее, о том, что их нет.

— Прокатиться никто не хочет? — спрашивает Одинокий Волн. Голос у него почти грустный, тихий, угрожающих ноток нет и в помине.

— Я. Я хочу, — слышится из дальнего конца зала, из-за бильярдного стола, где гаснет свет.

— Как тебя зовут?

— Рита. Гомес.

— Иди сюда, девочка, хочется тебя рассмотреть поближе, — просит Одинокий Волк. Но эта просьба из тех, что равносильны приказу. Девушка выходит на середину комнаты, где посветлее. Кое-кто из женщин невольно отшатывается — девица приняла на грудь столько, что еле держится на ногах.

Рокеры пристально разглядывают ее. На вид — 21–22 года, брюнетка, довольно хорошенькая, если не обращать внимания на изрытое оспой личико, упругие, крепкие, маленькие груди, просвечивающие под майкой, аппетитная, пухленькая попка.

— Куда вы едете? — Голос у девицы более низкий и хриплый, чем следовало из ее хрупкого облика.

— Куда только пожелает твое сердечко.

— Отвезите меня в мотель «Старая саманная хижина», ладно? Это в Ист-Сайде.

— Тебе туда по вызову? — Как обычно, эта восточная часть города совсем не из богатых.

Она качает головой. Видно, что она пьяна: оступается, чуть не падая, потом выпрямляется.

— Я не пьяна.

— Я этого не говорил.

— Я там работаю. Взамен мне отвели номер. Там есть маленькая кухня и все остальное. — Она делает глубокий вдох: — Я хочу на улицу.

Они заводят мотоциклы, оглушительный рев моторов разрывает тишину так, что, того и гляди, лопнут барабанные перепонки. Хотя уже третий час ночи, жара по-прежнему одуряющая. Она устраивается позади Одинокого Волка, обнимает его за талию, кладет голову на спину, обтянутую цветастой рубахой. Сквозь ткань он чувствует прикосновение ее сосков, он не трахался уже три дня, член моментально встает, на этот раз все будет в полном порядке.

Мотель справа, сразу за перекрестком, занимает целый квартал. Номер там — 24 доллара за ночь. Кабельное телевидение, которое гонит порнуху для взрослых, бьющие в глаза неоновые вывески.

— Вот он! — вопит она ему на ухо, пытаясь перекричать шум мотора и свист ветра, и указывает рукой в сторону. — Притормози во дворе, управляющий не любит рокеров, особенно таких, как вы. У меня в холодильнике припрятаны две «Лоун стар» по кварте в каждой.

Взревев моторами, мотоциклы проскакивают перекресток, не обращая никакого внимания на красный свет и даже не сбавляя скорости. Мотель проносится мимо.

— Эй, вы куда? Мы же его только что проехали!

— Ну и черт с ним!

Обернувшись, она смотрит назад. Мотель становится все меньше, яркие неоновые вывески у входа сливаются со щитами световой рекламы, которые тянутся вдоль шоссе. На мгновение ее охватывает такой безотчетный страх, что она, того и гляди, пустит струю прямо в трусики. Потом страх отступает, утонув в море виски, которое все еще отдается тупой болью в желудке.

По рокерским меркам, это сущая ерунда! Их всего четверо, а каждый трахнул ее всего по два раза. Первым к ней подходит Одинокий Волк, конечно. Он — вожак, ему всегда достается лакомый кусочек, и он нежно ее любит, целуя взасос и доставая языком до самого неба. Она так пьяна, что не догадывается, что ей предстоит, а когда наконец соображает, уже слишком поздно, гонка уже началась, и ей уже все равно, что с ней. Пьяная или трезвая, она понимает, что единственный шанс остаться в живых — это примириться с неизбежным и сделать вид, что ничего не случилось. Достав нож, они суют его ей под нос, это большой охотничий нож, но брать ее на испуг, угрожая пустить его в ход, ни к чему. Вот ногти почистить — другое дело. Хорошая девочка, послушная и вся такая ладненькая, что просто загляденье.