Вера Кауи - Такая как есть [Запах женщины]

Ева не имела никаких известий и от Ласло уже больше недели. Но чувствовала, что с его стороны ее будущему ничто не грозит. Как бы там ни было, но Анна Фаркас должна исчезнуть с лица земли.

Подойдя к цели, она выждала некоторое время, чтобы убедиться, что может войти беспрепятственно. «Дюна-отель» все еще занимали корреспонденты с Запада. Она высматривала одного из них, которого знала. Их познакомила журналистка, которая была клиенткой Евы. Знакомство их перешло в легкий флирт, ничего другого Ева себе не позволила. Он называл ее на американский манер – косметичкой. Завидев корреспондента, она с рыданиями бросилась к нему на грудь. Сначала он даже не узнал ее. Еве пришлось назвать свое настоящее имя: «Это я, Анна Фаркас».

– Анна! Господи Боже мой, что ты сотворила с собой?

– Я вынуждена… ты не знаешь ничего…пожалуйста, выслушай меня, я должна рассказать тебе все.

Он подвел ее к перилам, и там Ева выложила ему тщательно продуманную во всех деталях версию: она была агентом, ее занятия косметикой давали свободу передвижения по городу для сбора информации. Ее внедрили к одному русскому послу, а затем с той же самой целью – к офицеру секретной службы. Именно по требованию подпольного комитета она вынуждена была стать любовницей русского. Но теперь, когда Ласло исчез, нет ни одного человека, кто бы мог очистить ее имя, сообщить истинную правду о случившемся, рассказать, какой опасности она подвергала себя всякий раз.

– Я видела, что они сделали с другими женщинами, сотрудничавшими с русскими. То же самое случится и со мной, если они схватят меня. И никто не сможет защитить меня.

– Кто надоумил тебя прийти ко мне? – спросил ее корреспондент.

– Ласло. Он предупредил, что в случае чего ты сможешь мне помочь. Быть может, ты знаешь, что с ним случилось?

Он покачал головой:

– К сожалению, нет. Все пошло не совсем так, как надеялись, – вот и все, что мне известно. Русские перешли в наступление, и только Господь Бог теперь может помочь Венгрии. Я жду только одного – разрешения на выезд.

– Пожалуйста, возьми меня с собой… Умоляю тебя…Ты же понимаешь, что я в любом случае – обреченный человек. Если кто-нибудь меня выдаст – мне конец.

– Я попробую сделать все, что в моих силах, но не обещаю ничего определенного. Пока оставайся в отеле – у меня двойной номер…

– Спасибо, спасибо тебе… – она схватила его руку и поцеловала.

Затаив дыхание, Ева отсиживалась в его номере. Потом он вместе с другими корреспондентами переехал в британскую миссию. Хотя миссия и была окружена со всех сторон вооруженными солдатами, Еве удалось перебраться туда.

И там судьба опять благосклонно кивнула ей. Среди людей, толпившихся в ожидании бумаг, она заметила знакомого: одного венгра, который носил бумаги на подпись. На самом деле, как ей было известно, он шпионил в пользу русских. К тому же он занимался всевозможными сделками на черном рынке. Еве частенько приходилось торговаться с ним. А теперь, подумала она, ему придется купить ее молчание – пусть поможет ей получить документы на имя Евы Черни, а может быть, и документы на разрешение покинуть страну.

– Если ты этого не сделаешь, одно мое слово – и с тобой будет покончено, – сказала она ему тихо.

Он попытался отвертеться, уверял, что не в состоянии сделать того, что она просит, но Ева холодно заявила, что англичане знают о том, что она шпионила у русских, что она была двойным агентом, но они не имеют представления о том, что он тоже шпион. Одно слово – и ему конец…

Через три дня несколько машин покинули британскую миссию и направились в Вену, где они должны были закупить провизию и вернуться в Будапешт. В третьей машине ехали Ева и знакомый корреспондент.

Первое, что она сделала, оказавшись на австрийской земле, – это встала на колени и поцеловала ее. Затем обняла и поблагодарила своего спасителя.

– Бог вознаградит тебя за доброту… – а затем сняла очки и, глядя на него беззащитным взглядом, сказала: – Когда будешь описывать мою историю, а я знаю, что ты непременно сделаешь это, – пожалуйста, не называй моего имени, умоляю тебя. Мне еще надо время, чтобы скрыться. Если они узнают, где я, то непременно найдут. Расскажи о случившемся – мне хочется, чтобы мир узнал обо всем, что случилось с моей страной, но только пусть я останусь обычной венгерской девушкой.

– Нет, ты необычная девушка. Ты очень храбрая и отважная. Обещаю, что я не стану называть твоего имени…

История ее появилась в газетах под заголовком «Правда о венгерской героине». Корреспондент переслал ей экземпляр. Ева прочла газету, удовлетворенно улыбнулась и сожгла ее.

Швейцария, 1988

– Ну, как она? – спросил Макс, когда Алекс вошла в гостиную виллы с видом на Женевское озеро.

– Все еще спит.

– А, что еще важнее, – как ты?

– До сих пор не могу отойти от потрясения. Чего я меньше всего ожидала – так это того, что моя мать способна сказать «прости меня».

– Я предупреждал, что она не в себе.

Алекс присела на кушетку, стоявшую рядом с горевшим камином.

– Ты знаешь, я ведь человек неверующий, но если бы речь шла о ком-то другом, я бы сочла, что это религиозный порыв.

– Не исключено, что у Евы сработал здоровый страх перед вечными адскими муками. Может быть, пока она сидела у постели Криса, все ее прегрешения прошествовали перед ее взором.

– Насколько я знаю, она никогда не ходила в церковь.

– Твоя мать делала много такого, о чем ни одна душа не имеет понятия.

Алекс взяла чашку с кофе и, добавив в него сливок, из черного превратила в бежевый.

– Во всяком случае, мы добились того, чего хотели, – удовлетворенно произнес Макс, щедро насыпая в чашку сахар.

– Почему-то меня не покидает ощущение, что мне предстоит пережить еще нечто такое, к чему я совершенно не готова.

– И с чем это связано?

– Не знаю… так… пока что-то неопределенное. Но у Евы уже возник какой-то замысел, – задумчиво ответила Алекс. – Ведь такого еще не бывало, чтобы она сомневалась в правильности своих поступков. Мы тысячу раз слышали, как она провозглашала: «Я обязана выполнить свое предназначение, и ничто – ничто! – не в состоянии помешать мне». – Алекс удалось очень точно передать выражение и интонацию матери, которая «давала очередное представление».

– Если она хотела, чтобы я простила ее, то почему не попросила меня прийти? Знаешь, мне кажется…

– Что?

– …Может быть, это звучит слишком жестоко, но она снова играет какую-то роль. Иначе все это совершенно не соответствует ее характеру. Она отвергала саму мысль о моем существовании. И теперь вдруг при всех попросила у меня прощения. Мне кажется, что просто начался новый акт пьесы. Ведь она как хамелеон. Боюсь, что я так никогда и не увижу ее истинного лица – только те маски, которые она надевает. Но сейчас доктор говорит, что она эмоционально истощена и впала в патологический сон. У нее такое уже случалось. Однажды она проспала три дня…