Светлана Чистякова - Производные счастья

— Так-то да.

— Вот именно. Не обеднеет. А выкарабкается, ещё себе наворует.

— Двадцать три градуса. Фибрилляция, — объявил перфузиолог.

— Всё, харе трындеть, — они снова склонились над измученным сердцем.

— Рассекаем предсердие.

— Надо же, отсос приличный.

— Какой хозяин, такой и отсос.

— Север, ну ты сегодня в ударе… что там?

— Глохни. Вот оно, святое святых. Скиния Завета, блин.

— Ну и пакость ваша скиния. Одна известь.

— Не кощунствуй, Тоха. Кто там в скинию входит, первосвященник? Входит и видит: створки укорочены, жёсткие, скопления извести с полсантиметра в диаметре, щель не смыкается. Иссекаем, — сказал «первосвященник».

— Если тут кто и кощунствует… — Антон взял предусмотрительно протянутые Нарой зажимы. — Подожди, я створки захвачу. Отсекай, первосвященник.

Северинцев склонился ещё ниже, и через минуту в таз метко шлепнулись створки митрального клапана.

— Ну, а если продолжать пользоваться религиозной терминологией, как тогда протез назвать? — спросил Антон, передавая ему маленький круглый диск искусственного клапана.

— Ковчег Завета.

— И что бы ты ему завещал?

— Не воровать у народа. Всё, теперь помолчите.

В операционной наступила тишина, прерываемая негромким бряцаньем инструментов. Всё делалось синхронно, как в танце.

Идиллия изредка нарушалась бурчаньем Северинцева: вшивать клапан неудобно, повернуться инструментом негде, иглы тупые, и ловящий концы нитей Тоха — криворукий раздолбай. Члены бригады давно привыкли к этому и мужественно молчали.

— Ковчег на месте, — сказал, наконец, «первосвященник». — Тридцать швов, чтоб не уплыл. Какой гемолиз?

— На тридцатой минуте был двадцать.

— Угу.

— Что с папиллярными мышцами? По методу Карпентира?

— По моему методу.

— Ну-ну.

— Не юродствуй, — Северинцев повернулся к Наре. — Готовьте прокладки под шов.

— Ты этот метод уже… э-э… опробовал?

— Вот сейчас и опробуем. Суть проста: сближаем папиллярные мышцы П-образными швами по направлению к плоскости фиброзного кольца, формируем четыре неохорды из полимера, подтягиваем к кольцу, проводим через него нити и фиксируем. Всё. Работаем.

Прошло ещё сорок минут. Спина Северинцева затекла, ноги налились свинцом, но всё шло как надо.

— Аллес. Запускайте нагревание. Зашиваем… Стоп! Крупная фибрилляция.

— Сколько градусов?

— Тридцать четыре.

— Готовьте дефи… погодите-погодите…

— Всё нормально, пошло! — крикнул Логинов, смотрящий на монитор. — Хороший ритм!

— Видим, видим. Ну что, поехали дальше? Тош, удаляй дренаж, я затяну кисетный шов.

Антон аккуратно взялся за дренажную трубку и…

— Б…ь, — струя крови выстрелила вверх на полметра.

Тихо охнула Нара.

— Отсос! — Северинцев мгновенно заткнул дырку пальцем, — живо! Швы! На большой игле! Антон, давай, пока я держу!

— Прорезаются! Чёрт, не ткани, а кисель! Пень трухлявый. Нитки вообще не держатся!

— Заплатку «Биостар»! Быстро!

К всеобщему ужасу, заплатка не помогла: кровь хлынула из-под ее краев. Отсос не справлялся, кровь, стекающая через края раны, обагрила халаты хирургов и уже капала на пол.

— Большую заплату!

Новая заплата была почти с ладонь.

— Охлаждай, это всё дохлый номер.

— Да заткнись ты, ради Бога!.. Есть! Почти не кровит.

Все стояли молчаливые и отупевшие, словно не веря больше в благополучный исход.

— Вить, что там?

— Низкие зубцы. Миокард слабый.

— Потому и нитки прорезались. Ну, ничего. Осталось немного, — он снял зажим и опять сунул палец в сердечные недра. — Обратного тока нет.

— Подкачайте немного крови в артерию.

— Давление?

— Восемьдесят пять.

— Отключаем машину, шьем перикард и закрываем.

— Сань, ты можешь идти. Я сам зашью, — подал голос Антон.

— Я никуда не спешу.

— Эмболию караулишь?

— Иди ты…

Минут тридцать прошло в тишине.

— Открыл глаза! — вдруг выкрикнул из-за барьера Виктор.

Северинцев ринулся за ширму, словно не веря словам анестезиолога. Через минуту он вернулся к столу пружинистой кошачьей походкой.

— Эмболия, говоришь? — злорадно сказал он Антону. — А вот хренушки вам! У нас всё хорошо.

С этими словами он стянул с лица забрызганную маску, снял оптику и подмигнул оторопевшей Наре.

— Мы победили, девочка. Мы победили!

Переодевшись, Нара вышла из оперблока и направилась в сторону буфета. После такой нервотрёпки ей срочно требовался шоколад. По пути ещё нужно было завернуть в отдел кадров, справиться насчёт работы для Маши.

— Мест нет, — толстая кадровичка поджала накрашенные ярко-красной помадой губы.

Нара хотела было сказать, что в детскую реанимацию требуется санитарка, она точно знает. Но толстуха так зыркнула на неё, что пришлось отступить.

В буфете она купила большой сникерс и стаканчик кофе в автомате. Сидя за столом, Нара размышляла над северинцевским подмигиванием и его «девочкой». Интересно, почему он так назвал её? Да что там, назвал! Вообще впервые в жизни обратил на неё внимание на операции! К чему бы это?..

— Отравиться не боитесь? — раздался позади неё знакомый голос, — это не кофе, а раствор цианида.

Она вздрогнула и обернулась, во все глаза глядя на Северинцева, который отодвигал соседний стул:

— Вы позволите?

Нара кивнула и закашлялась — кусочек шоколадки попал не в то горло. Видимо, от крайней степени удивления.

Он аккуратно похлопал её по спине:

— Не спешите, барышня. Никто у Вас шоколад не отнимет. А то задохнётесь ещё, не хотелось бы терять столь ценного работника.

«Не иначе в лесу что-то крупное сдохло, — прокашлявшись подумала Нара, — он со мной разговаривает! Охренеть!»

А Северинцев продолжал как ни в чём не бывало:

— Как спасительница котят поживает? Нога не болит?

— Хорошо. Спасибо, — просипела она. Горло всё ещё саднило.

— Вы меня боитесь?

— Нет.

— И правильно. Я добрый. Иногда.

— Вы не сердитесь на Машу. Она не хотела. Честно!

Профессор вертел в руках бутылку неоткрытой минералки.

— Не сержусь. Вы её родственница?

— Подруга. У неё никого нет, кроме бабушки. Да и та вечно её обижает.

— Я знаю.

— Знаете?

— Я был дружен с её отцом в студенческие годы.

Нара честно попыталась представить Северинцева студентом, но фантазии не хватило. И тут ей на ум пришла совершенно дикая мысль, но она всё же её озвучила:

— Александр Николаевич, а вы не могли бы похлопотать за Машу? — поражаясь собственной храбрости, спросила она.

— В смысле?

— Понимаете, она хочет устроиться к нам на работу. Санитарочкой. А кадровичка сказала, что мест нет, хотя я точно знаю, что в детское требуются.

— Разве она не студентка?