Вера Кауи - Лучший друг девушки

– Мне тоже не хочется здесь оставаться дольше, чем необходимо, – заверил ее Билли. Возвращаться сюда у него тоже не было никакого желания. Имя Рэндольф и все, что с ним было связано, уже сделалось для него прошлым, о котором следовало просто забыть. Но главное: постараться забыть ее. Предавшую и унизившую его в миллион раз хуже, чем его пустяковые измены. А чего же она еще хотела, если так ненавидела секс? Чтобы он в угоду ей отрезал себе пенис? Секс был ему необходим как воздух: и не просто секс, а много секса, разнообразного, многостороннего и частого. То, чего Ливи никогда не могла понять. Он же постарался сторицей возместить ей свои измены. Как из рога изобилия осыпал ее нарядами, драгоценностями, домами, дал ей титул, блестящее положение в обществе. Каким образом, интересно, могла бы она все это получить, не снабжай он ее деньгами? Из года в год она тратила на себя миллионы, а он хоть раз упрекнул ее за это? Нет, с этим теперь покончено навсегда.

Главной душевной его болью теперь сделался Дэвид и незнание, как поступить с ним дальше. Все его усилия в этом направлении оказались напрасными. Дэвид больше не был прямым его наследником. Да и как он мог им быть? Порченый! К тому же с ограниченным сроком жизни. Все эти годы Билли вколачивал ему в голову, что он должен сделать так, чтобы имя Банкрофтов было выбито в граните на скрижалях вечности, основав династию, которая просуществовала бы по меньшей мере тысячу лет. А теперь ему самому отпущено как максимум лет десять.

Архиважно на данном этапе было сохранить тайну, чтобы никто не прознал о спиде в семье Банкрофтов. Для этой цели он придумал следующую легенду: у Дэвида неожиданно воспалился зуб, для удаления которого потребовалась внешняя операция, что удовлетворительно объясняло скрытую под пластырем почти половину его лица; так как выглядел Дэвид до неузнаваемости бледным и осунувшимся, последнее обстоятельство давало повод заявить, что он нашел силы присутствовать на похоронах матери и до конца исполнил перед ней свой сыновний долг. Неудивительно, что ему было высказано не меньше сочувствия и сострадания, чем отцу, особенно женщинами, и то, что его видели на похоронах, перекрывало всякое злословие и сплетни.

Уже в конце того ужасного дня Билли не сомневался, что ему удастся пережить и Ливи, и злобно-мстительное ее завещание. Незаметно и без нажима он начал потихоньку манипулировать ситуацией, пустив в качестве затравки неблаговидный слушок, что его жена была не в себе, когда составляла это дурацкое завещание. Сами понимаете, вся эта химиотерапия, бесконечные наркотические препараты... «Оно и понятно, почему она вдруг ни с того ни с сего сделалась такой странной!» – услышал Билли за своей спиной приглушенный разговор двух женщин. Эти слова живительным бальзамом окропили его самолюбивую душу. Занялся он и Розалиндой, пустив в оборот россказни о ней, – о дурном влиянии на болезненное в них восприятие своей матери, о необоснованной ненависти к нему и о черной зависти, буквально снедавшей ее.

Это ей-то строить мне козни! – посмеивался про себя Билли. Кишка тонка! Он этим занимался, когда ее и на свете-то еще не было! Господи, чего он только не придумывал! Всю свою жизнь умело манипулировал так называемым общественным мнением, топя ненужных и поднимая на щит нужных ему людей. И главной разменной монетой во всех этих махинациях ему исправно служили человеческие слабости и пороки.

Но вот порок его сына! От стал для него тяжелейшим ударом судьбы. Дэвид был его НАСЛЕДНИКОМ и потому обязан был быть безупречным. Как Ливи была ему безупречной женой. Если, конечно, исключить этот ее дурацкий первый брак. С его стороны было непростительной ошибкой жениться на вдове с двумя детьми. Но во всем остальном она так здорово подходила для его целей! Да она и сама была непрочь выйти за него замуж. Откуда же ему было знать, что ее дочь окажется червоточиной в этой безупречной розе? Он к тому же фактически лишил ее материнских прав на Дэвида, посчитав его полностью своим, Банкрофта, сыном. Еще одна ошибка, потому что в действительности Дэвид оказался таким же слабовольным, как и мать, и эту ужасную черту, перешедшую к сыну, придется похоронить навеки. А денег и власти, чтобы никто не сорвал крышку с этой тайны, у Билли Банкрофта хватит. Как никто другой, он понимал, что ему не выжить в этом мире, если станет известно о страшной болезни его сына и о том, каким образом он ею заразился.

То, что предстоит в этом случае сделать, бесстрастно размышлял он, необходимо сделать с величайшей осторожностью. К счастью, больница в Сент-Джонском лесу, где Дэвиду делали переливание крови, в основном выстроена на его деньги, следовательно, молчание здесь будет обеспечено. Та же ситуация и с швейцарской больницей, куда Дэвида в скором времени переведут и в которой он проведет остаток своей жизни. Свои доходы больница получала от богатых людей, которым было что скрывать. Пока Дэвид останется там на пожизненный срок, он создаст такую легенду, под которую никто не подкопается. А начинать работу нужно прямо сейчас со своей дочери.

Притянув ее к себе, он печально, но твердо сказал:

– Я очень любил нашу маму, но не могу ей простить того, что она сделала с нами. Фактически она бросила нас – тебя, Дэвида, меня... ради человека, который уже двадцать пять лет лежит в могиле. Это очень жестоко с ее стороны. Более жестокого способа открыть мне свои истинные чувства и не придумать.

Глаза Дианы наполнились слезами.

– Она оказалась не той, какой я ее себе представлял, мой котенок, и это ранит мне сердце более всего. Нет таких слов, которые могли бы описать мою боль.

Диана с нежностью обняла его.

– Я знаю, папа, знаю, – сквозь слезы залепетала она. – Я решила, что отныне не желаю быть похожей на нее. Глупо следовать придуманному образу, особенно если он оказался таким фальшивым. Теперь я буду сама собой. Раньше она казалась мне самим совершенством, но, как я поняла, все это было обычной показухой. В душе она была пустым и злобным человеком и никогда по-настоящему меня не любила, да и вообще никого не любила, кроме себя...

– Зато я всегда любил и буду любить тебя, – утешил ее Билли. – Как бы ни сложилась наша жизнь, ты всегда будешь моей маленькой девочкой. – Осторожно и мягко, с безжалостной неумолимостью затягивал он узы ее дочерних чувств, навеки привязывая ее к себе.

Лицо Дианы светилось тихой радостью, когда, напрочь позабыв о клятве верности матери, она легко перенесла багаж своей любви в вагон Билли, стремительно несущийся вперед на хорошо смазанных колесах.

– Теперь я сама стану за тобой ухаживать, папа. Я знаю, как высоки твои требования. И сделаю все, что в моих силах, чтобы все шло так же гладко, как и раньше. Я тоже кой-чему научилась. Если хочешь, мы с Бруксом переедем жить к тебе, Брукс все равно тебе нужен – ведь так? – а я буду вести дом, заниматься организацией твоих званых обедов, занимать твоих гостей. Ты бы хотел этого? Мы станем наконец единой семьей, куда с радостью возвратится Дэвид, когда поправится.