Вера Кауи - Лучший друг девушки

Роз промолчала, но красноречивее всяких слов было выражение ее лица.

– Ну хорошо, ты считаешь, что Билли уже некуда опускаться, пусть так, но, Роз, Билли раздает обещания женщинам, как раньше, когда я еще была девочкой, раздавали корсеты. И как корсеты эти были своего рода подношениями, так и слова его – подношения, не более того.

– Плевать мне на то, кому и скольким из них он сделал предложение; меня бесит время, которое он выбрал для этого! Мы только что похоронили мою мать, его жену!

Тони в упор посмотрела на нее.

– Сладкая ты моя, Билли же постоянно сексуально озабочен; он же типичный старый, вечно голодный козел, которому всегда всего мало, это у него уже естественный рефлекс. Разве тебе не хочется, чтобы его наконец окрутила какая-нибудь стерва, которой осатанели бы его вечные похождения и которая задала бы ему отличную трепку при первой же измене, а? Лично мне такой оборот дела показался бы оч-ч-ч-чень привлекательным!

Взглянув на озорные огоньки в зеленоватых глазах своей неугомонной тетки, Роз тоже не выдержала и рассмеялась.

– Так-то оно лучше. Всегда помни, что твоя мать прекрасно знала истинного Билли, но делала вид, что этого не замечает.

– Но сама-то ты поступаешь иначе.

– Верно, но, сколько помнится, Ливи не любила поднимать шум, ты же сама знаешь.

– Что «сама знаешь»? – послышался сзади глубокий грудной голос, и, обернувшись, они увидели старшую из сестер Гэйлорд – Корделию (Делию) Уинслоу.

В отличие от младших сестер, Делия начала седеть в сорок лет, и теперь ее волосы были совсем серебряными. Ливи успешно боролась с сединой, составляя сама красители, а светлые от природы волосы Тони и этого не требовали. Делии было шестьдесят три года, Тони – пятьдесят девять, обе выглядели на сорок – самое большее, на сорок пять. Обе великолепно смотрелись в трауре, но ни та ни другая по элегантности и шику даже близко не могли подступиться к младшей своей сестре.

– Что Ливи не любила поднимать шум, – ответила Тони.

– У Ливи все должно было идти как по маслу, – согласилась Делия. – Даже в детстве она стремилась избегать всяких ссор и недоразумений.

– Так к вопросу о недоразумениях...

И Тони рассказала сестре о двух претендентках на роль леди Банкрофт и об их идентичных заявлениях.

– Естественно, – сохраняя равнодушное спокойствие, красноречиво приподняла плечо Делия. – То же самое я слышала от Маргариты Барнард и ничуть не удивлюсь, если услышу еще с полдюжины таких же заявлений.

– Но сказать такое на похоронах моей матери! – низким, злым голосом прошипела Роз.

– Билли – лакомый кусочек, дорогая племянница, – прагматично заметила Тони.

– Все равно, это ужасно! Он может жениться на ком хочет, но я не желаю, чтобы его любовницы трезвонили здесь во все колокола о своем триумфе. Особенно та! А теперь простите, мне надо заняться гостями...

Глядя ей вслед, Тони вздохнула:

– Если бы у Ливи была хоть десятая доля силы воли Роз...

– В такие моменты, как этот, Роз очень напоминает мне нашу маму, – задумчиво изрекла Делия.

– Господи, вот уж кто действительно был человеком железной воли.

– А нас донимала, потому что очень многого хотела для нас... особенно для Ливи. Ты же помнишь, она просто души в ней не чаяла.

– А папа? Называл ее: моя белая лебедушка. Помнишь? – В голосе Делии не было зависти.

Роз тщательно следила за тем, чтобы представители фирмы, обслуживавшей похороны, убрали все за собой, чтобы количество взятой напрокат и сданной фарфоровой посуды и стаканов точно совпадало, чтобы скатерти из камчатного полотна, тканные вручную и потому незаменимые, были аккуратно сложены все вместе – потом их вручную выстирает личная прачка Рэндольфов, – чтобы китайский фарфор не бросали в посудомоечную машину.

– Как когда-то мама. – Диана прислонилась к дверному косяку огромной кухни, сплошь увешанной медными кастрюлями, тазами и остро пахнущей полынным эстрагоном. – Почему мне никогда не удается быть такой же собранной?.. Тебе всегда было наплевать на желание матери во всем стремиться к совершенству, а теперь посмотри на себя... «Вы сделали это? Вы уверены, что сделали то? Ну-ка, проверим, что тут у вас вышло?» Здорово же ты изменилась.

– Надеюсь, – ответила Роз, не обращая внимания на ее саркастический тон, – так и должно быть, когда взрослеешь, или я не права?

– Ты имеешь в виду, что до сих пор я так и не повзрослела?

Оторвавшись от пересчитывания столового серебра, Роз выпрямилась.

– Диана, не начинай все сначала. Если хочешь, чтобы я поверила, что ты действительно повзрослела, веди себя соответственно!

В одной руке Диана держала пустой стакан, в другой, которую она вытащила из-за спины, оказалась бутылка шампанского.

– А не напиться ли мне шампанским... «водичкой нашей мамочки», как его называет папа?

– Мама действительно любила шампанское, но никогда не напивалась им допьяна.

– Мама многих вещей не делала... особенно тех, которые ты хотела, чтобы она делала. – Диана залпом выпила шампанское. – Она бы, например, никогда не пригласила сюда ту дешевую блондинку. Я увидела, как ты с ней любезничала. Скорее всего, кто-нибудь из твоих калифорнийских подружек из коммуны?

– Она явилась сюда без моего приглашения – если ее не пригласил твой папочка.

Диана так и взвилась.

– Всегда мой папочка! Он, кстати, был и твоим отцом, во всяком случае, с того дня, как женился на твоей матери!

В это время Роз заворачивала в зеленое байковое сукно тяжелые столовые ножи из георгианского серебра, скатывая и завязывая их в тугие свертки, перед тем как положить в специально для этих целей предусмотренную коробку, изготовленную из красного дерева; сама же коробка потом будет помещена в сейф, где хранилось все столовое серебро. Оторвавшись от работы, Роз подняла глаза на свою единоутробную сестру.

– Никогда, – тихо сказала она, но таким тоном, что Диана густо покраснела.

– Привет! – раздалось в напряженной, звенящей тишине. – Я что, прервал очередное заседание братства сестер?

Роз увидела стоявшего на пороге и опиравшегося – как это умел делать только он – о дверной косяк брата Дианы. Дэвид приветливо улыбался. Брат Дианы обладал достоинствами, начисто у нее отсутствовавшими, – очарованием и привлекательной внешностью. И потому был любим как женщинами, так и мужчинами. В этом отношении он полностью пошел в свою мать.

– А где остальные члены нашей очаровательной семейки?

– Джонни разговаривает по телефону с женой...

– У нее есть что-нибудь новенькое?

– Да нет, насколько мне известно.

Жена Джонни Рэндольфа-младшего вот-вот должна была родить двойню и потому на похоронах ее не было.