Жан Расин - Федра

Молчи! Я требую почтения к Тесею!
Ты низменных причин тут не ищи. О нет,
Давно покончил он с грехами юных лет,
И Федре незачем соперниц опасаться.
Но здесь я долее не в силах оставаться.
Уйдя на поиски, свой долг исполню я
И этот край сменю на дальние края.

Вот как! Ужель тебе земля постыла эта?
Земля, где ты провел младенческие лета!
Тот мирный уголок, который с давних пор
Ты полюбил, презрев Афины, шумный двор!
Я мнил, тебе Трезен вовеки не наскучит.
Открой, что здесь тебя пугает? Или мучит?

Дни счастья позади. Мир изменил свой лик,
Когда нежданный нас удар судьбы постиг
И воцарилась здесь, в родимом нашем крае,
Она – дочь М иноса, она – дочь Пасифаи.

Да, злая мачеха, – лишь ты предстал пред ней, —
Добилась: из Афин тебя изгнал Тесей.
Но эта ненависть, могу ручаться смело,
Коль не прошла совсем – намного ослабела.
И чем тебе грозить могла бы Федра впредь?
Она полумертва и жаждет умереть.
Таинственный недуг, – назвать его не хочет
Царица никому, – грызет ее и точит.
Ей свет не мил. Не жди ты от нее вреда.

Мне не страшна ее напрасная вражда.
Для бегства моего причины есть другие…
Я вынужден бежать от юной Арик ии,
Последней в том роду, что враждовал с моим [22].

Ужели, Ипполит, ты так неумолим?
Сестрою приходясь коварным Паллантидам,
Причастна ли она к давнишним тем обидам?
Возможно ль, чтобы к ней ты ненависть питал?

Ах, если б ненависть! Тогда б я не бежал.

Осмелюсь ли понять? Ужели ты – надменный
Царевич Ипполит, один во всей вселенной
Отринувший любовь, которой твой отец
Служил столь ревностно? Ужели, наконец,
Киприде уступив, ты сердцем стал слабее
И ей в твоих глазах дал оправдать Тесея?
Ужель и ты, кто был так строг и так упрям,
Стал, как все смертные, курить ей фимиам?
Ужель ты полюбил?

К чему вопросы эти?
Мой верный друг! С тех пор, что я живу на свете,
Ты знал, как сердцем горд, суров был Ипполит,
И ждешь, что пред тобой я свой признаю стыд?
Сын амазонки я. И для тебя не новость,
Что с молоком всосал я гордость и суровость.
Когда ж я возмужал, то, сам себя узнав,
Одобрил я судьбой ниспосланный мне нрав.
Ты стал меня учить. О, как внимал тебе я,
Когда рассказывать ты начал жизнь Тесея!
Какой ты зажигал во мне душевный пыл,
Когда о подвигах отцовских говорил:
Как он явился в мир, чтоб заменить Геракла [23],
Напомнить, что средь нас геройство не иссякло;
Как истреблял он зло. С твоих ловил я уст
Рассказ, как смерть нашли Скирон, Синид, Прокруст [24],
Как великана он сразил близ Эпидавра [25]
И как освободил он Крит от Минотавра [26].
Потом рассказывать ты начал, Терамен,
Про тьму иных побед, про множество измен:
Как в Саламине он покинул Перибею [27],
Как в Спарте соблазнил Елену [28]и как с нею
Бежал… Ах, сколько их – он сам бы счесть не мог —
Всех женщин, коих он к падению увлек,
Всех женщин, чья судьба была так безотрадна!
И слезы льющая на скалы Ариадна [29]!
И Федра, из дому похищенная им!…
Но тут я не хотел внимать речам твоим:
С прекрасным не хотел я смешивать дурное,
Позорные дела – с деяньями героя.
А вдруг и мне судьба такая же грозит?
Вдруг небо для меня готовит тот же стыд?
И моему стыду не будет оправданий:
Геройских, как отец, я не свершил деяний.
Чудовищ не смирял десницей я своей, —
Могу ли я грешить так, как грешил Тесей?
А если б я отверг сомнения такие, —
Не мог бы все равно мечтать об Арикии.
Когда б в моей душе страсть подняла мятеж,
Она бы встретила незыблемый рубеж:
Запрет Тесея. Он, царевну замуж выдав,
Всегда бы видел в ней мать новых Паллантидов.
Дабы зловредный ствол побегов дать не мог,
Сестру своих врагов на девство он обрек.
До гроба жить должна она в дому Тесея,
И не зажжет никто ей факел Гименея.
Могу ли преступить отцовский я запрет
И стать ослушником? Могу ли с юных лет
Я на себя взвалить любовной страсти бремя?

Царевич! Если уж твое настало время,
Не надо умствовать. Родитель твой хотел
Так сделать, чтобы ты ослеп, а ты – прозрел.
Отец тебе любить не разрешил, но странно —
От этого вдвойне любимая желанна.
Нет, целомудренной не бойся ты любви.
Ты хочешь гнать ее? Нет, ты ее зови!
Любовь равняешь ты со слабостью, не так ли?
Стыдишься ты ее? Но вспомни о Геракле.
Все, кто на свет рожден, – все Афродиту чтут.
Ты, взявший на себя неблагодарный труд
Сопротивляться ей, – что бы с тобою было,
Когда бы твоя мать отца не полюбила?
Довольно громких слов, нам ни к чему они.
Все изменяется. Ты – тоже. В эти дни
Оставил, Ипполит, ты прежний свой обычай:
Давно не мчался ты, блистательный возничий,
На колеснице вдаль, суровый вид храня,
Давно не объезжал строптивого коня,
Давно не оглашал ты лес своей охотой.
Твой взор потух. Какой ты удручен заботой?
Сомнений нет: любовь! Ее тут волшебство.
Скрывая свой недуг, ты гибнешь от него.
Так – Арикия? В ней одна твоя отрада?

На поиски отца отправиться мне надо.

Но прежде, чем уйти неведомо куда,
Не свидишься ли ты, царевич, с Федрой?

Да.
С ней нужно свидеться. Готов без промедленья.
Но вот Энона. О! В каком она смятенье!

О, горе! Близится ее последний час.
К царице смерть идет. Я не смыкаю глаз,
Забочусь лишь о ней, стараний не жалея, —
Напрасно все. Она день ото дня слабее.
Упорно от меня скрывает, чем больна.
Таинственный недуг ее лишает сна,
Ей помрачая ум и душу ей тревожа.
Вот и сейчас – тоска ее сорвала с ложа:
Свет солнца нужен ей. И мне мой долг велит
Просить вас…

Ухожу. Противен ей мой вид.

Я здесь остановлюсь, Энона, на пороге,
Я обессилела. Меня не держат ноги.
И света яркого не вынести глазам.
Увы!…

Бессмертные! Ужель к людским слезам
Вы равнодушны? Нет в вас жалости нимало?

О, эти обручи! О, эти покрывала!
Как тяжелы они! Кто, в прилежанье злом,
Собрал мне волосы, их завязал узлом
И это тяжкое, неслыханное бремя
Недрогнувшей рукой мне возложил на темя?
Здесь заговор! Меня решили извести!

Мутится ум ее.

Но, госпожа, прости,
Себя велела ты одеть и – через силу —
Пошла отдать привет небесному светилу.
Вот солнце! Вспомни же – стремилась ты к нему.
А увидав его, вновь прячешься во тьму?