Антон Соя - Порок сердца

— Кого — Павлова?

— Да нет же, Женьку твоего! Ромео недоделанного!

Ну это уже был явный перебор, может, во что-то она и поверит, но в такое! Кто уж что придумал, она потом разберется, а пока Катю пробил нервный смех:

— Как кастрировали, кто?!

— Уж не знаю, правда ли. Но говорили, что Ленка перед смертью ему банан отчикала, под самые помидоры!

— Боже, какой мрак, какая грязь!

— Да ладно, не убивайся. Может, врут. Женька-то пропал с тех пор. Ни слуху ни духу. Я думаю, убили его, а может, он сам этот слух распустил, чтобы отстали от него, не искали. Павлов-то, он и на зоне Павлов, он и оттуда бы кобеля этого достал. Знаешь, как он убивался, на суде плакал, что Ленку да дитя невинное загубил. Я Сашу так жалела! Не с той бабой он связался. Лена-то хоть красивая, но походу бессердечная была, порок сердца — это ж надо какой точный диагноз. Порок и есть порок.

— Нельзя так про покойницу. Нехорошо это.

— Может, Катюха ты и права. Я, грешным делом, Ленку эту не любила, даже боялась. Вид этот ее походу вечно похоронный. Когда узнала я, что у нее ребенок-то от Женьки должен был быть, у меня прямо в башке как прояснилось: Жанка задушенная да утопленная, Ритка пропавшая, потом ты — все одних рук дело. И не маньяка коламского, как Стрелка считала, а ее ревнивой сучки, Ленки-испанки. Женьку-то, понятно, Павлов замочил, концов не найдешь. А всех остальных — точно Ленка. Сама или руками гориллы своей глухонемой! Как ее не стало, так в городе люди и не пропадают, так, драки пьяные да бытовуха обычная.

— Что-то ты подруга совсем напилась походу, — передразнила Беллу уставшая Катя. — Как же меня Лена ваша убила, если вот она я, с тобой рядом сижу? Что-то не сходятся концы с концами в твоей страшной истории!

— Ой, прости. Да и хуй-то с ней, с этой Леной. Померла и померла. Я походу и правду нахерачилась как свинья! Я так рада, что ты объявилась! Как мы с тобой тогда зажигали! А поехали ко мне домой, возьмем кокса, водилу моего, мальчишку из балета, на которого ты запала. А? Тряхнем стариной?

«Хватит, хватит! Все, полным-полна моя коробочка, хватит с меня „гламурного" прошлого. Пора принять хорошую пилюлю», — шумело в голове у Кати.

— Ладно, Бел, спасибо тебе. Хватит мне, пожалуй, на сегодня. Хорошего понемножку. Пойду, лекарство приму, отдохну в гостинице. А то что-то дурно мне. Мутит.

Расцеловавшись напоследок со старой подругой и пообещав, что обязательно еще увидится с ней, но не оставив своих координат, Катя побрела в гостиницу, переваривать помои, в которые ее окунула Белла. Она никак не ожидала такого каловорота и была уверена, что большая часть рассказа — пьяный бред. Роман с местным мачо — возможно, варьете, казино, наркотики, долги — тоже, наверное, могло быть, а вот истории с отцом-педофилом, отчимом-самоубийцей, пропавшей Ким, оказавшейся Гришиной женой, бейсбольной битой в голове у беременной маньячки Лены и кастрацией гея-кобеля явно дурно попахивали. «Бред рыжей кобылы!» — подумала Катя и нервно засмеялась. Вместо облегчения она чувствовала обиду, злость и брезгливость. А еще ей очень захотелось обнять надежного доброго Гришу и любимую малявку. Пыл исследователя заметно поугас. «Отдохну, на кладбище — и пулей домой», — решила Катя.

09.09.2006 14:30

Газета еще пахла типографской краской и пачкала руки. Ну и пусть, он откроет газету и прочтет ее всю от корки до корки, и пока не дочитает последнюю строчку, он не будет смотреть на часы и прислушиваться к телефонам. Да, она все-таки уехала, и от нее нет никаких известий. Ладно, он постарается, он справится с нервами и не будет попусту психовать. Он аккуратно положил обе телефонные трубки — и городскую, и мобильную рядом. Ну а вдруг она все же позвонит…

Звонок в дверь раздался как раз в тот момент, когда Григорий развернул газету. Не ожидая ничего хорошего, он с опаской пошел к двери. На пороге стояла сияющая Виктория с бутылкой коньяку в руках. Она прямо вся светилась, может быть, это впечатление складывалось от белоснежного джемпера свободной вязки и светлых вельветовых брюк, что были на ней. Из-за ее спины выбежала Катюша, навстречу которой из детской бросилась Аня.

— О! Катька! Привет, ты откуда?

— Мы к вам в гости. Пойдем играть!

Григорию ничего не оставалось, кроме как впустить гостей в дом:

— Ну, проходи, раз пришла.

Григорий и Вика в молчании прошли на кухню, сели. Она поставила коньяк на стол, он — бокалы.

— Ну?! Чего пришла? Соскучилась? У меня новой информации нет. — У Григория не было никакого желания общаться.

— У меня есть. Правда, не очень новая, но думаю, очень важная для тебя. Только пообещай, что ты выслушаешь меня и не будешь перебивать и ёрничать.

— Только что мамашку твою видели по телику. Звездища Маша Королёва со своими нетленками. Поет хуже, чем выглядит. Больше тридцати не дашь — отличная работа.

— Спасибо, коллега, мастерство не пропьешь, ты же знаешь. — Виктория разлила коньяк по бокалам.

— Это смотря, как пить. Мама твоя, кстати, как ты? Или с мужиком живет?

— С мужиком. Меня, Гриш, твои подколки не достанут. Я ведь лесбиянка очень специальная, вынужденная, можно сказать. Сложно было каждому кобелю в кампусе объяснять, почему в моей жизни может быть только один мужчина — вот и стала розовой. А потом еще и «трансом». К доктору-мужчине почему-то доверия больше. Хотя не скрою — мне нравится жить с бабами — они не такие подлые предатели, как вы.

— И кто же тот счастливый единственный?

— Предатель? Мой брат Женя.

— Ой, может, лучше обратно в лесбиянки? — Григорий криво улыбнулся и поморщился.

— Это очень грустная история, но придется меня выслушать, зато в конце обещаю рассказать очень важную вещь про тебя.

— Я весь внимание. Только, если можно, без физиологии.

— ОК. Все банально. Двое одиноких, брошенных богемной мамашей детей. Всю любовь и ласку мы сосредоточили друг на друге. Ну, когда не дрались и не ругались, конечно. Женька сначала был моей любимой игрушкой, потом моей лучшей подружкой. Но думать о нем, как о мужчине — бред, табу. Он же мой младший брат. Когда это вдруг случилось с нами так нелепо и неожиданно — мне некогда было рассуждать о причинах. Мы барахтались в кровати — ему четырнадцать, мне девятнадцать. Кажется, он хотел меня утешить… В одно мгновение я поняла, что это мужчина моей жизни, что теперь мне больше никто не нужен, а также всю невозможность и преступность происходящего и ценность каждой следующей секунды. В любой момент мое счастье могло кончиться навсегда.

— У вас же, кажется, разные отцы?

— Да. Но это не важно, не перебивай, пожалуйста. — Вика закурила. — Я всегда была умненькая девочка и понимала, что мы делаем то, что нельзя, и расплата неминуема, но именно поэтому решила идти до конца, обратной дороги не было, и мы шесть суток подряд занимались любовью, а в промежутках клялись друг другу в верности и плакали от счастья. Он был такой нежный и неудержимый — мой Женя.