Грегуар Делакур - Шкатулка желаний

Впервые мы встретились с Жо в галантерейной лавке, куда он пришел купить тридцать сантиметров валансьенского кружева для своей матери. Я похвалила его выбор: валансьенское, сказала, это тончайшее коклюшечное кружево с плотными мотивами — настоящее чудо. «Чудо — это вы», — сказал он в ответ, я покраснела как рак, и сердце у меня бешено заколотилось, а он, заметив это, улыбнулся. Мужчины знают, какие разрушительные последствия производят в девичьих сердцах некоторые слова, но мы, дуры несчастные, снова и снова млеем, снова и снова попадаем в западню, да еще и радуемся как ненормальные и чуть ли не благодарим мужчину за то, что он наконец-то расставил для нас силки…

Он предложил мне выпить кофе после работы. Я сто, тысячу, тысячу тысяч раз мечтала о той минуте, когда какой-нибудь мужчина куда-нибудь меня пригласит, начнет ухаживать за мной, будет страстно меня желать. Я мечтала о том, чтобы меня умчали далеко-далеко в ревущем стремительном автомобиле, втолкнули в самолет, который полетит к Антильским островам. Я мечтала о красных коктейлях и белых рыбах, о паприке и жасмине… а вовсе не о забегаловке в торговых рядах. Не о потной руке, накрывшей мою руку. Не об этих неуклюжих словах, не об этих маслянистых фразах, не об этой уже тогда начавшейся лжи.

Но в тот вечер, после того как Жослен Гербетт жадно и нетерпеливо меня поцеловал, после того как я мягко его отстранила и он ушел, пообещав вернуться завтра же, я распахнула душу и выпустила свои мечты на волю — пусть улетают.

Я счастлива с мужем.

За столько лет Жо ни разу не забыл о годовщине нашей свадьбы, не пропустил ни одного из наших дней рождения. По выходным он с удовольствием мастерит в гараже всякую разную мебелишку, а потом мы продаем ее на барахолке — какой-никакой, а приработок…

Три месяца назад я захотела вести в Интернете вязальный блог, и он сразу же установил у нас дома вай-фай. Иногда, отвалившись от стола, он щиплет меня за щеку и говорит: а ты милашка, Жо, ты моя хорошая девочка. Знаю-знаю, может показаться, что это слегка отдает гендерным шовинизмом, но ведь у него это идет от души! Такой уж он, Жо. Чувствительность, легкость в общении, тонкости при выборе слов — это не по его части. Мой муж прочел не так уж много книг; рассуждениям он предпочитает конспект или даже сразу выводы, подписям — картинки. Ему очень нравился сериал про Коломбо, потому что там всегда с самого начала известно, кто убийца.

А я люблю слова… Мне нравятся длинные предложения и долгие любовные воздыхания, излияния на полстраницы или даже больше… Мне нравится, что за словами иногда скрывают их истинное значение и что словами можно сказать о чем-то совершенно по-новому.

В детстве я вела дневник. Я перестала делать в нем записи в день маминой смерти. Упав, она выбила перо у меня из руки и вообще много чего переломала.

Но я не о том, я про Жо… Так вот, когда мы с Жо что-нибудь обсуждаем, говорю в основном я. Он слушает меня, потягивая свое ненастоящее пиво, а иногда даже кивает — как говорится, в знак согласия, — показывая мне: я, дескать, понимаю, о чем ты говоришь, и мне интересно то, что ты рассказываешь. И даже если на самом деле это неправда, все равно это очень мило с его стороны.

Перед моим сорокалетием Жо взял на заводе недельный отпуск, отправил детей к своей маме и увез меня в Этрета. Мы поселились в гостинице «Игла», на полупансионе. Мы провели там четыре чудесных дня, и я впервые в жизни почувствовала себя влюбленной. Мы отправлялись на долгие прогулки среди прибрежных скал, шли, держась за руки, а когда поблизости никого не было, он прижимал меня к камню, целовал в губы, и его рука игриво забиралась ко мне в трусы. Свое желание он описывал простыми, как окорок без шкурки, словами. У меня на тебя стоит. Ты меня возбуждаешь. А один раз, лиловым вечером, я сказала ему — спасибо, я сказала ему — возьми меня скорей, сказала — и он быстро и грубо сделал это под открытым небом, и мне было хорошо. В гостиницу мы вернулись раскрасневшиеся и с пересохшими губами, как не вполне трезвые подростки, и это одно из лучших моих воспоминаний.

По субботам Жо подолгу засиживается в кафе Жорже с заводскими приятелями. Они играют в карты и ведут мужские разговоры — треплются, известное дело, о бабах, обсуждают своих, иногда делятся мечтами. А иногда свистят вслед девчонкам, ровесницам их дочерей, но, в общем, они безобидные: как у нас говорится, язык распускают, а рукам воли не дают — вот такие у нас мужчины.

Летом дети гостят у друзей, а мы с Жо на три недели едем на юг, в Вильнев-Лубе, в кемпинг «Улыбка», где встречаемся с Ж.-Ж. и Марьель Руссель, с которыми там же и познакомились пять лет назад (а когда вполне случайно познакомились, оказалось, что они живут в Денвиле, всего-то в четырех километрах от Арраса, — бывают же такие совпадения!), и с Мишель Анрион из Вильнева-сюр-Ло, столицы чернослива. Мишель старше нас, но незамужняя — это потому что она сосет косточки от черносливин, уверяет Жо, а где косточки, там и… Вольные разговоры за пастисом, мясо на гриле, сардины; когда очень жарко — пляж в Кане напротив ипподрома и разок-другой аквапарк — дельфины и морские львы, а еще водяные горки, по которым мы с оглушительным визгом съезжаем, и каждый раз наш испуганный визг заканчивается смехом… Детские радости.

Я счастлива с Жо.

Не о такой жизни я грезила в дневниках того времени, когда мама была жива. Нынешняя моя жизнь лишена тех чудес и той прелести, каких мама желала мне по вечерам, присаживаясь на мою кровать. Присаживалась на краешек, поглаживала меня тихонько по голове и шептала: ты талантливая, Жо, ты умная и жизнь у тебя будет чудесная!

Даже мамы врут. Потому что им тоже страшно.

Только в книгах жизнь можно изменить… И все стереть, все сгладить, иногда лишь одним словом, тоже можно только в книгах. Можно сделать так, чтобы груз перестал давить, чтобы стало легко. Можно бесследно убрать все мерзости — и к концу фразы внезапно оказаться на краю света.

Даниель и Франсуаза увлеклись лотереей восемнадцать лет назад. С тех пор каждую неделю, заплатив всего-навсего десять евро, они начинают мечтать и желаний быстро набирается миллионов на двадцать: вилла на Лазурном Берегу, кругосветное путешествие… и просто поездка в Тоскану, и собственный остров, и подтяжка лица, и бриллиант, и квадратные часики белого золота из коллекции Картье «Сантос-Дюмон», [7] «Картье Сантос» — первые в мире часы, сразу же задуманные как наручные, были созданы Луи Картье в начале XX века по просьбе друга — Алберто Сантоса-Дюмона, сына состоятельного бразильского плантатора и пионера авиации, которому неудобно было в полете доставать часы из кармана. Картье обещал другу, что часы его будут эксклюзивными, и отказывал всем желающим иметь такие же, так что за 75 лет в мире было продано лишь около восьмисот моделей «Сантос-Дюмон». Лишь в 1978 году была выпущена коллекция «Сантос-Дюмон», ставшая для дома Картье флагманской, а дамские часики добавились к мужским только с 2004 года. Стоят они около 25 000 долларов. наперебой перечисляют они, плюс сто пар обуви, исключительно от Кристиана Лубутена, с красной подошвой, и самые изящные на свете туфельки от Джимми Чу — никаких других! Да! Еще розовый костюм от Шанель и жемчуга — настоящие жемчуга, как у Джеки Кеннеди, [8] Известное жемчужное ожерелье «Jackie О» из трех нитей прекрасного жемчуга было отделано изумрудно-бриллиантовой застежкой, и первоначальная стоимость его на аукционе «Bonhams of England» в 2010 году составляла 47 000 долларов. ах, какая же она была красавица!..