Эмир Кустурица - Смерть как непроверенный слух

Отец мой не был против, чтобы мы проводили в том доме выходные, но говорил:

- Везде в мире люди женятся и уходят от родителей, начинают собственную жизнь, а твоя семья, Сенка, живет в средних веках. Никак не оторвутся они от материнской юбки.

Был это один из редких случаев, когда мама соглашалась с отцом.

- Нету жизни в коммуналке, - говорила она и была горда нашей полуторакомнатной квартирой.

А мне эта коммуналка нравилась, потому что не было у меня ни брата, ни сестры. Когда я оставался ночевать у Эдо, Дуни, Сабины и Ады, мне казалось, что теперь они мои сестры и брат.

Сенкина мамуля на каждое мое посещение готовила картофельную питу из ржаной муки. Никогда, ни одна пита не могла сравниться с питой нашей мамули. Сенка говорила, что это из-за духовки и печки из листового железа, которую можно было топить и дровами и углем. Пока я ел, мамуля гладила меня по голове, а я спрашивал, что она держит в сундуке под кроватью, который мы еще называли «таинственным мамулиным сундуком». Трогал я ключ, будто на ожерелье висевший у нее на под воротником, и слушал, как она отвечает:

- Сплошные бриллианты с сапфирами, - и тихонько посмеивалась, насколько при ее болезни это было возможно. - Когда переселюсь на тот свет, оставлю все деткам.

Никто из нас не хотел, чтобы мамуля умерла, но Эдо, Дуня, Аида, Сабина и я лежали на животах и гадали, что же скрывается в «таинственном сундуке нашей мамули». И еще мы много мечтали о том, как распорядимся унаследованным богатством. Эдо сказал, что он превратил бы бриллианты в деньги и поехал в Лувр, смотреть картины великих мировых художников. Сказал мне, что в Париж стоит уехать только ради улыбки Моны Лизы! Я же хотел купить «Улицу снов». Так мы называли Штроссмайерову улицу, которая каждый Новый Год выглядела как детский рай. А Дуня хотела деньги отложить, чтобы, когда вырастет, у нее были сбережения на собственную семью. Аида мечтала стать Элизабет Тейлор, потому что у нее были фиолетовые глаза, а ее сестра Сабина говорила:

- Не надо мне никаких денег, просто хочу, чтобы папа перестал пить.

Дядя Адо, аидин и сабинин папа, был офицером авиации, и всякий раз начинал фразу необычным образом. Сначала он говорил:

- Несмотря на всю мою интеллигентность, - а потом договаривал оставшееся. Когда я спросил его:

- А кем ты работаешь, дядя Адо? - он ответил:

- Несмотря на всю мою интеллигентность, я пилот, сынок.

- А разве пилоту не нужна интеллигентность?

- О, это конечно, но я, будь поудачливей, мог бы управлять космическим кораблем.

- Как Гагарин? - спросил его я, а он мне отвечал:

- Мы страна маленькая, нету у нас средств на космические затеи, тут нужны большие инвестиции.

Дед терпеть не мог Аду Бегановича, и сказал мне по секрету:

- Какой еще пилот, завхозом он работает, в райловацких казармах.

Из-за того, что форма у него была синяя, дядя Адо на мой вопрос не пилот ли он ответил утвердительно, чтобы не разочаровывать меня, потому что, как и вся детвора, я грезил полетами. Умел он и порадовать моего двоюродного брата Эдо и, хоть в чем-то, заменить его отца Акифа. Как только на сараевских прилавках появлялись первые бананы и апельсины, он по дороге с райловацких казарм покупал эти южные фрукты и сначала ставил их на стол в комнате, где жили Эдо, Дуня и их мама Биба. И только после шел радовать собственных детей. На работу Адо шел безукоризненно отутюженным, а возвращался со следами побелки и глины на синей форме. Когда он решил завязать с выпивкой, моя тетка Иза была просто счастлива.

Сказал он ей:

- Я перестану пить, а ты сядешь на диету!

Тетка была счастлива, что Адо хочет отказаться от алкоголя, но ее обеспокоило, что придется теперь ограничивать себя в еде.

-Ты же знаешь, Адо, я ем просто символически!

Дядя был неумолим:

- Никакого «символически». Смотри, как ты растолстела. Все деньги будем теперь класть в банк, на двухгодичный вклад, пока у меня не кончится кризис!

Тетка сделала как он сказал, но уже на следующей неделе Аида с Сабиной прибежали в дедушкину комнату:

- Там папа хочет побить маму, чтобы заставить ее снять деньги со вклада!

Когда дедушка возвращался с работы, мы с нетерпением ждали его перед домом. Приносил он сухие сливы, инжир, те маленькие подарки, которые мог позволить себе чиновник адвокатуры. Я не был близок с дедом как Эдушка и это меня огорчало, но их привязанность была естественна, потому что они жили под одной крышей. Ближе всего своему деду я был, когда он учил меня свистеть. Все думали, что его любимая песня «Кует коня Муйо, кует на полнолунье», а на самом деле он обожал «Когда святые маршируют». Увидев, что, увлекшись свистом, я не замолкаю допоздна, говорил:

- Не свисти ночью в доме, призовешь шайтана.

Чтобы подбодрить больную мамулю, он говорил:

- Слышишь, старая, сегодня я побрился, не буду уж ночью по тебе елозить.

Мы с Эдо видели, как он лежит на балконе и неподвижно таращится на фото голых женщин из журнала «Старт». В этом не было бы ничего необычного, если бы фотки не висели на веревке вместе с сушащимся бельем. Я спросил его:

- Спишь, дедушка? - и он быстро спрятал порнографический журнал под подушку, собрал фото с веревки и сказал:

- Смерть, детки, она как рубашка, всегда возле человека.

Не понял я связи между голыми женщинами и тем, что смерть как рубашка, и спросил:

- А как насчет майки, она ведь еще ближе человеческому телу?

- Хорошо рассуждаешь, малыш. И, главное, правильные выводы делаешь.

Каждым вечером, ровно в десять, дед становился серьезен. Это было время, когда домой возвращался ночевать мамин брат Акиф. За полчаса до его прихода дедушка заходил в детскую и со старого проигрывателя, оставшегося в доме от прежнего владельца, господина Фишера, снимал пластинку «Битлз»:

- Ну-ка, всем писать и спать!

Я похвастался, что уже сходил пописать, а он сказал:

- Не считается, иди писай еще раз.

Вечерний покой его Акифа, эдиного и дуниного отца, соблюдался в доме строго, и все с благоговением смотрели, как дедушка проверяет, все ли готово к к безмятежному приходу его сына. Акиф был представителем Филипса в Боснии и Герцеговине и был лично знаком с голландской королевой. После войны он выпал из какого-то джипа и заработал эпилепсию. Это была официальная версия. Мой отец в историю о падении из автомобиля не верил, утверждая, что нецивилизованно скрывать важные вещи от ближайших членов семьи:

- И у Достоевского была эпилепсия, чего уж тут... Но такие вещи надо знать заранее, какая к черту автокатастрофа, эпилепсия болезнь наследственная! - говорил отец раздраженно, давая маме понять, что только с божьей помощью Эдо или Дуня не унаследовали такую тяжелую болезнь. Из-за опасности эпилептического припадка, дедова кровать стояла около двери из кухни, становившейся ночью дедовой и мамулиной спальней, в комнату их сына. Я часто видел, как дядя Акиф шагает по коридору к себе в комнату. Один раз, спрятавшись за дверьми комнаты, в которой жили Эдо, его сестра Дуня и их мать, я приложил глаз к замочной скважине. Не заметил я, как щеколда на дверях сдвинулась, защелка замка выскользнула из гнезда, двери открылись и я вывалился в коридор. Дядя увидел меня лежащим на полу и, приподняв шляпу, отметив эту необычную встречу. Выглядело это так, будто он приветствует какого-то важного господина. Погладил он меня по голове и спросил: