Максим Горький - Бывшие люди

- Ничего-с... Давайте помиримся...

- Очень приятно, что вы так скоро решаете. Вот я припас заявление в суд о прекращении вами претензии против отца. Прочитайте и подпишите.

Вавилов круглыми глазами посмотрел на своего собеседника и вздрогнул, предчувствуя что-то крайне скверное.

- Позвольте... подписать? А как же это?

- Просто, вот напишите имя и фамилию и больше ничего, - обязательно указывая пальцем, где подписать, объяснил Петунников.

- Нет - это что-о! Я не про это... Я насчёт того, какое же мне вознаграждение за землю вы дадите?

- Да ведь вам эта земля ни к чему! - успокоительно сказал Петунников.

- Однако она моя! - воскликнул солдат.

- Конечно... А сколько вы хотели бы?

- Да хоть бы - по иску... Как там прописано, - робко заявил Вавилов.

- Шестьсот? - Петунников мягко засмеялся. - Ах вы чудак!

- Я имею право... Я могу хоть две тысячи требовать... Могу настоять, чтобы вы сломали... Я так и хочу... Потому и цена иска такая малая. Я требую - ломать!

- Валяйте... Мы, может быть, и сломаем... года через три, втянув вас в большие издержки по суду. А заплатив, откроем свой кабачок и харчевню получше вашей - вы и пропадёте, как швед под Полтавой. Пропадёте, голубчик, уж мы об этом позаботимся.

Вавилов, крепко сцепив зубы, смотрел на своего гостя и чувствовал, что гость - владыка его судьбы. Жалко стало Вавилову себя пред лицом этой спокойной, неумолимой фигуры в клетчатом костюме.

- А в таком близком соседстве с нами находясь и в согласии живя, вы, служивый, хорошо могли бы заработать. Об этом мы тоже бы позаботились. Я, например, даже сейчас порекомендую вам лавочку маленькую открыть. Знаете табачок, спички, хлеб, огурцы и так далее... Всё это будет иметь хороший сбыт.

Вавилов слушал и, как неглупый малый, понимал, что отдаться на великодушие врага - всего лучше. С этого и надо бы начать. И, не зная, куда девать свою злобу, солдат вслух обругал Кувалду:

- Пьяница, ан-нафема!

- Это вы того адвоката, который сочинял вам прошение? - спокойно спросил Петунников и, вздохнув, добавил: - Действительно, он мог сыграть с вами скверную шутку, если б мы не пожалели вас.

- Эх! - махнул рукой огорчённый солдат. - Двое тут... Один нашёл, другой писал... Корреспондент проклятый!

- Это почему же - корреспондент?

- Пишет в газеты... Всё - ваши постояльцы... Вот люди! Уберите вы их, гоните, Христа ради! Разбойники! Всех здесь в улице мутят, настраивают. Житья нет от них, - отчаянные люди - того гляди, ограбят или подожгут...

- А этот корреспондент, - он кто такой? - заинтересовался Петунников.

- Он? Пьяница! Учителем был - выгнали. Пропился, пишет в газеты, сочиняет прошения. Очень подлый человек!

- Гм! Он вам и писал прошение? Та-ак-с! Очевидно, он же писал и о беспорядках на стройке, - леса там, что ли, нашёл неправильно поставленными.

- Он! Я это знаю, он, собака! Сам здесь читал и хвалился - вот я, говорит, Петунникова в убыток ввёл.

- Н-да... Ну-с, так как же вы - мириться намерены?

- Мириться?

Солдат опустил голову и задумался.

- Эх ты, жизнь наша тёмная! - с обидой в голосе воскликнул он, почесав затылок.

- Учиться надо, - порекомендовал ему Петунников, закуривая папиросу.

- Учиться? Не в этом дело-с, сударь вы мой! Свободы нет, вот что! Ведь у меня какая жизнь? В трепете живу... с постоянной оглядкой... вполне лишён свободы желательных мне движений! А почему? Боюсь... Этот кикимора учитель в газетах пишет на меня... санитарный надзор навлекает, штрафы плачу... Постояльцы ваши, того гляди, сожгут, убьют, ограбят... Что я против них могу? Полиции они не боятся... Посадят их - они даже рады - хлеб им даровой.

- А вот мы их устраним, - если сойдёмся с вами, - пообещал Петунников.

- Как же мы сойдёмся? - с тоской и угрюмо спросил Вавилов.

- Говорите ваши условия.

- Да что же? Шестьсот по иску...

- Сто рублей не возьмёте? - спокойно спросил купец, тщательно осмотрел своего собеседника и, мягко улыбнувшись, добавил: - Больше не дам ни рубля...

После этого он снял очки и медленно стал вытирать их стёкла вынутым из кармана платком. Вавилов смотрел на него с тоской в сердце и в то же время проникался почтением к нему. В спокойном лице молодого Пётунникова, в его серых, больших глазах, в широких скулах, во всей его коренастой фигуре было много силы, уверенной в себе и хорошо дисциплинированной умом. Вавилову нравилось и то, как Петунников говорил с ним: просто, с дружескими нотками в голосе, без всякого барства, как со своим братом, хотя Вавилов понимал, что он, солдат, не пара этому человеку. Рассматривая его, почти любуясь им, он не вытерпел и, ощутив в себе прилив горячего любопытства, на минуту заглушившего все остальные его ощущения, почтительно спросил Петунникова:

- Где изволили учиться?

- В технологическом институте. А что? - вскинул тот на него улыбавшиеся глаза.

- Ничего-с, это я так, - извините! - Солдат понурил голову и вдруг с восхищением, завистью и даже вдохновенно воскликнул: - Н-да! Вот оно, образование-то! Одно слово, - наука - свет! А наш брат, - как сова перед солнцем в этом свете... Эхма! Ваше благородие! Давайте кончим дело?

Он решительным жестом протянул руку Петунникову и сдавленно сказал:

- Ну - пятьсот?

- Не больше ста рублей, Егор Терентьевич, - как бы сожалея, что больше дать не может, пожал плечами Петунников, хлопая по волосатой руке солдата своей белой и крупной рукой.

Они скоро кончили, потому что солдат вдруг пошёл навстречу желанию Петунникова крупными скачками, а тот был непоколебимо твёрд. И, когда Вавилов получил сто рублей и подписал бумагу, - он ожесточённо бросил перо на стол и воскликнул:

- Ну, теперь остаётся мне с золотой ротой ведаться! Засмеют, застыдят они меня, дьяволы!

- А вы скажите им, что я заплатил вам всю сумму иска, - предложил Петунников, спокойно пуская изо рта тонкие струйки дыма и следя за ними.

- Да разве они этому поверят? Это тоже умные мошенники, не хуже...

Вавилов остановился вовремя, смущённый едва не сказанным сравнением, и с боязнью взглянул на купеческого сына. Тот курил, весь был поглощён этим занятием. Скоро он ушёл, пообещав на прощанье Вавилову разорить гнездо беспокойных людей. Вавилов смотрел вслед и вздыхал, ощущая сильное желание крикнуть что-нибудь злое и обидное в спину этого человека, твёрдыми шагами поднимавшегося в гору по дороге, изрытой ямами, засорённой мусором.

Вечером в харчевню явился ротмистр. Брови у него были сурово нахмурены и правая рука энергично стиснута в кулак. Вавилов виновато улыбался навстречу ему.

- Н-ну, достойный потомок Каина и Иуды, рассказывай...

- Порешили, - сказал Вавилов, вздохнув и опуская глаза.

- Не сомневаюсь. Сколько сребреников получил?

- Четыреста целковых...

- Наверно, врёшь... Но это мне же лучше. Без дальнейших слов, Егорка, десять процентов мне за открытие, четвертную учителю за написание прошения, ведро водки всем нам и приличное количество закуски. Деньги сейчас подай, водку и прочее к восьми часам.