Владимир Успенский - Неизвестные солдаты

— Игорь, Игорек, — шепотом говорила она, чуть отодвигаясь, но не отталкивая его. — Игорек, милый, не надо!

«Что я делаю? — с ужасом подумал Игорь. — А Оля?»

Руки его скользнули с плеч Насти. Она отвернулась, быстро отошла к печке. Долго молчали.

«Обиделась», — решил Игорь, поглядывая на девушку, стоявшую спиной к нему.

— Ты не против, что я в Москву собралась? — спросила вдруг Настя.

Голос ее звучал неуверенно.

— Конечно, нет! Это ведь даже здорово! — воскликнул он. — Вдвоем веселей будет!

Он радовался тому, что Настя не заплакала, что все кончилось так просто и хорошо.

Строго наказав Славке и Людмилке, чтобы не мешали, Игорь учил в беседке литературу. Дело двигалось медленно. Он часто задумывался, отвлекался. После встречи с Настей все перепуталось у него в голове. Он то бранил себя за несдержанность, называл тряпкой и подлецом, то радовался, что отомстил Ольге. Ведь и она тоже целовалась, наверное, со своим моряком.

Конечно, Ольга особенная, красивая, ни одна девушка в Одуеве не могла сравниться с ней. Зато Настя проще и ближе ему. И уж она-то никогда не изменит, не будет встречаться с другим.

— Иго-о-орь! — услышал он протяжный крик Марфы Ивановны. — Ребята к тебе!

— Эй, в беседку идите! На дорожке появились Виктор Дьяконский и Сашка Фокин. «Пат и Паташон, — усмехнулся Игорь. — Правильную им кличку дали!»

Худой и длинный Виктор на две головы выше толстяка Сашки. Сейчас худобу Дьяконского подчеркивало то, что он был в футболке и белых летних брюках, а на Фокине широкий пиджак, делавший его почти квадратным. Лицо у Сашки пухлое, расплывшееся. Маленький нос потонул среди щек. И вообще весь он какой-то мягкий, округлый. У Виктора же, наоборот, все резкое, угловатое: острые колени, острые плечи, острый выпирающий подбородок.

Дьяковский — человек замкнутый и серьезный. Читал газеты и толстые скучные книги. Держался всегда прямо, по-военному, не сутулясь. Школу он окончил отличником. На выпускном вечере подвыпивший математик во всеуслышание заявил, что у Дьяконского профессорская голова.

А Сашка Фокин, по общему признанию, умом особенно не блистал. С грехом пополам проучившись семь лет, он работал теперь на сушильном заводе. Жил в свое удовольствие: играл в духовом оркестре, ухаживал за девушками, ездил на рыбалку. Был он добродушен, любил поесть, отчебучить что-нибудь смешное. На книги у него времени не хватало, и Дьяконский иногда заставлял его прочитать вслух пару страниц, «чтобы не забыл алфавит!»

Дьяконский и Фокин мечтали о военной службе, но мечтали по-разному. Виктор изучал Цезаря, Суворова и Клаузевица, знал историю наполеоновских войн, мог хоть сейчас сдать экзамен по любому уставу. У него была ясная цель: стать командиром. Желания Сашки гораздо скромнее. Военный оркестр, сверкающая на солнце медь труб, марш, под звуки которого шатают в ногу сотни людей, — во сне и наяву видел Фокин эту картину.

Игорь завидовал им обоим. У них уже все определилось, они знали, чего добиваться. А Игорь еще не нащупал себе места в жизни. И по росту и по характеру он занимал какую-то середину между Дьяконским и Фокиным. Вырос выше Сашки, а Виктору едва доставал до плеча. Он даже не знал, кто из друзей ближе ему. Иногда интересно было подурачиться, посмеяться с Сашкой. А с Виктором можно спорить о чем угодно: о добыче алмазов в Африке, о новом сорте картошки, о будущем авиации…

— Мы по делу, — объявил Фокин, — Даже по двум делам. Завтра на базаре нужно крольчиху на кролика обменять. Поможешь?

— Попробую.

— Теперь второе. Про массовку ты слышал?

— Говорили мне… — Игорь запнулся. — Коноплева мне говорила.

— Во! Народу будет полно. Заводские наши, из культпросветшколы девчата.

— Понимаешь, Игорь, — вмешался Дьяконский, — может быть, это последняя наша массовка. Ну и хочется отметить ее с огоньком.

— И с выпивкой, — предложил Сашка. — Собраться своей компанией — и в кусты на Большой обрыв. Можно девчат с завода позвать. Ваши-то ученицы больно уж тихие. С ними не развернешься.

— Не надо, — сердито сказал Игорь. — К дьяволу всех девчонок. Соберемся одни.

— Водку возьмем?

— Жарко. Лучше пива. Только на какие шиши?

Сашка понимающе кивнул.

— Монеты — это самый главный вопрос. У меня у самого в кармане вошь на аркане.

— У меня — блоха на цепи, — улыбнулся Виктор.

— Что же делать?

— А вот покурим, подумаем. — Фокин ловким движением выбросил из пачки две папиросы. — Подымим, Витя. Ты пораскинь своей светлой головой, с чего начать.

— Попробую. — Дьяконский лег на лавку, вытянул ноги. — Тихо, братцы. Пять минут на размышление.

К старой груше стремительно подлетел воробей с червяком в клюве, сел на край дупла, посмотрел направо, налево и нырнул в щель. Из дупла послышался писк.

— Продовольствием снабжает, — приподнялся Дьяконский.

— Слушай, ваше благородие, — сердито сказал Сашка. — Мы сидим молчим, как дураки. А ты? О деле думаешь или о воробьях?

— О деле. Можешь считать, что деньги уже в кармане. Все очень просто. Надо продать учебники, нам теперь они ни к чему.

— Я же говорил — светлая голова! — обрадовался Фокин. — Конечно, продать, нечего дома пыль разводить.

— Мне некоторые книги нужны, — возразил Игорь.

— Оставь нужные.

— Но ведь мало будет…

— В общей куче сойдет, — решил Фокин. — Теперь так. Витька новое дело сделал. Продавать буду я. Ну, а Игоря назначим казначеем. Он парень честный, некурящий, капитал на папиросы не изведет…

В сад закрадывались синие сумерки. Небо приобрело какой-то странный, фиолетовый оттенок. Порывами набегал ветер, заставлял дрожать лепестки хмеля на беседке.

— Эх, братцы! Последние денечки мы вместе, — вздохнул погрустневший Игорь. — Разъедемся в разные стороны, и дружбе нашей конец, значит?

— Это по какому же правилу? — удивился Сашка. — Сколько мы вместе? Три года? Ну, и давайте на всю жизнь один другого держаться!

— Я, ребята, медленно с людьми схожусь, — заговорил Дьяконский. — Но уж если сошелся, то накрепко.

— Что бы ни случилось, дружбу не терять, верно? — Игорь протянул Виктору руку. Тот крепко сжал ее. Сверху легла шершавая ладонь Сашки.

От Георгиевской церкви до выгона, где паслись слободские коровы, протянулась базарная площадь. Колхозники торговали здесь мясом, битой и живой птицей, маслом, горохом и луком — всякой домашней снедью. В дни привоза, по средам и воскресеньям, длинной шеренгой выстраивались телеги с задранными вверх оглоблями.

Возле церкви — толкучка. Тут можно найти и самовар, и колеса для телег, и старинные стенные часы, и расписные глиняные свистульки. На паперти ребятишки покупали и обменивали кроликов, голубей.

Многие приходили на базар просто так, потолкаться, полущить семечки, людей посмотреть и себя показать. Деревенские девки щеголяли красными платками с бахромой, пестрыми кофтами. Парни потели в тесных праздничных пиджаках. Мужики, сбиваясь небольшими компаниями, соображали насчет выпивки. Торговали бабы — голосистые, злые, дуревшие к концу дня от жары и шума. Трое друзей пробирались через гомонившую толпу. Сашка тащил кролика в ящике. Самка ангорской породы испуганно мигала красноватыми глазами.