Даниил Курсовский - Городок Милютин

«Что же это я делаю?!» - подумал Олег Власин. – «Придираюсь к Лерке по мелочам, порчу настроение ей, себе, и лежу теперь как дурак, на диване один!»

И в теле и душе Олега возникло вдруг сладкое томление. Оно моментально усилилось, распространилось по всему его естеству, и ничего не оставалось Олегу, как встать, и направиться в спальню к жене.

Ему пришла в голову замечательная мысль поцеловать спящую молодую супругу, приласкаться к ней, а потом, может быть, и…

Однако почти одновременно с ним с теми же самыми мыслями проснулась и его жена Валерия.

«Дура я, дура!.. – подумала она. - Придираюсь к Олегу по мелочам, порчу настроение ему и себе, и лежу теперь как идиотка, в кровати одна!»

И в теле и душе Валерии тут же разлилось сладкое томление. Оно моментально усилилось, распространилось по всему ее естеству, и ничего не оставалось Валерии, как встать, и направиться в гостиную к мужу.

Ей пришла в голову замечательная мысль поцеловать спящего молодого супруга, приласкаться к нему, а потом, может быть, и…

В дверях гостиной оба супруга и встретились.

И без лишних слов принялись целоваться и обниматься, воспламеняясь таким жарким любовным огнем, какого уже давно не испытывали. Сладость их поцелуев и ласк была тем более проникновеннее, что никакой одежды по ночам супруги не носили.

И вот, продолжая обниматься и целоваться, они как-то ухитрились вернуться в свою спальню, и там, на своем супружеском ложе, позабыв о всех прежних спорах, разногласиях и расчетах, в сладчайшей любовной игре не только принесли друг другу целый океан радости, но и зачали своего первого ребенка. Всего детей у них будет пятеро. Впрочем, это выяснится несколько позже…

Еще в одном милютинском доме шестнадцатилетняя Лена Проскурина, она же Пинк, подошла поздним вечером – примерно через час после той грозы - к зеркалу и критически себя осмотрела, даже высовывая язык.

«Нет, не буду я делать пирсинг!» - решила она. – «Мама права! Это не просто глупо, а очень глупо!»

И тут же мысли Лены потекли и дальше в соответствующем направлении. Вспоминая свои последние стычки и споры с матерью и с отцом, Лена принялась краснеть от стыда, а потом вдруг так на себя рассердилась, что сказала своему отражению:

- Ты идиотка, ясно? И за всю свою глупость заслуживаешь самого жестокого наказания!

И Лена, немного подумав, вдруг сделала совершенно неожиданную даже для себя вещь: она скинула свои домашние шорты, сняла трусики, и, вытащив из своих джинсов ремень, отправилась в комнату к маме.

Мама, Эльвира Михайловна, почему-то стояла в комнате лицом к двери, как будто бы зная, что дочь сейчас войдет.

И, увидев Лену в одной маечке, она ничуть не удивилась, а только молча указала глазами на диван.

Лена отдала ремень маме, и, став у дивана на колени, легла на него животом, предоставив свою голую попу в полное мамино распоряжение.

Эльвира Михайловна, подняв маечку дочери повыше, сказала:

- Попу не напрягай! Будет больнее.

- Хорошо, мамочка! – послушным голосом отозвалась Лена.

И мамочка, взяв в руки ремень поухватистее, принялась пороть дочь без всякого снисхождения, но и без лишней жестокости. Это было наказание не ради боли, а ради острастки!

Вскоре вся Ленина попа сплошь покрылась красными полосами. При этом Эльвира Михайловна не чувствовала никакого исступления или гнева. Она просто делала то, что хотела сделать уже давным-давно, да все как-то руки не доходили!

Лена же, вцепившись руками в диван, терпела материнскую порку молча, только шумно дыша и чувствуя в душе неожиданное для себя умиротворение. А попа ее в это время уже вся горела огнем!

Наконец, Эльвира Михайловна опустила ремень и сказала:

- Ну вот, на сегодня хватит. Вставай, доча.

С некоторым трудом поднявшись на ноги – ах, как горела попа! – Лена повернулась к маме, и, обняв ее, сквозь слезы раскаяния прошептала:

- Мамочка, я больше не буду так себя вести!

- Так – это как? – спросила мама, обнимая дочь и поглаживая ее утешительно по спинке. Ленина попа сейчас была слишком чувствительной, чтобы ее поглаживать!

- Так, как вела! – пояснила Лена. – Теперь я буду себя вести хорошо.

- Я тебе верю. – просто сказала Эльвира Михайловна. – Но имей в виду, что в случае чего ремень тебя ждет!..

- Хорошо, мамочка. – прошептала Лена.

И обняла маму еще крепче.

Тем же вечером отведал маминой крепкой руки и тринадцатилетний Игорь Никитин. Правда, ни о чем подобном он маму не просил. Но не посмел сопротивляться, когда мама решительно сняла с него джинсы и трусы, и, уложив к себе на колени вниз животом, довольно чувствительно отшлепала.

Оба – и мама Игоря, Надежда Викторовна, и он сам – знали, что это наказание Игорь вполне заслужил. Уж очень много было за ним опасных шалостей и проказ, и в школе, и дома. Уж очень часто и его родители, и школьные учителя хватались за голову, не зная, что с ним делать.

Но зато и последовавшее за отшлепыванием примирение с мамой оказалось таким приятным! Игорь даже слегка всплакнул маме в плечо, но вовсе не из-за боли, а из-за того, что он всей душой ощутил сладость собственного чистосердечного раскаяния и встречную теплую волну маминого прощения.

И вновь такую ласковую мамину руку, которой она поглаживала его по горячей попе…

После этого мама выкупала его в ванной, как маленького, и уложила спать, нарядив почему-то не в пижаму, а в ночную рубашку. И это показалось им обоим настолько естественным, что даже и тени сомнения не мелькнуло ни у кого из них в голове.

Уложив Игоря в постель, Надежда Викторовна заботливо поправила кружева на его ночнушке, накрыла одеялом и поцеловала в щечку.

- Спокойной ночи, детка! – прошептала она.

- Спокойной ночи, мамочка! – улыбнувшись, ответил Игорь.

И тут же уснул.

3

Той ночью в городке Милютине произошло еще много самых разных событий, основа у которых была одна и та же – умиротворение, примирение, понимание...

А утром, войдя в комнату к сыну, младшая дочь Андрея Палыча Сосновского, Мария Андреевна, увидела, что ее Женя сидит на пуфике рядом с заправленной постелью совершенно голый, в классической позе мыслителя.

На постели лежали небрежно брошенные пижама, трусики, школьный костюм Жени и рубашка.

Вид сына голышом Марию Андреевну нисколько не удивил, поскольку Женя, как и его двоюродный брат, с раннего детства предпочитал обходиться дома без одежды. По правде говоря, в милютинских семьях вообще было не принято в семейной обстановке и во время летних купаний на речке Милютинке обременять детей какой-либо одеждой.

Милютинцы и вообще отличались тем, что многие вещи в жизни принимали как данность. «Что естественно – то не безобразно!» - это была любимая пословица местных жителей.