Глен Кук - Тьма

– Ты чем занимаешься? – спросила она. – Почему прячешься от своих?

– Работаю, – коротко ответил я.

Даже не будь Старик повернут на этом деле, я придержал бы Копченого для себя.

Мать-перемать, а ведь я смертельно рискую, упоминая о нем даже на этих страницах, хотя и царапаю свои закорючки на языке, на котором в этих краях не то чтобы читать, но и говорить-то никто не может.

Но всегда следует помнить о Душелове. Усилия, предпринимавшиеся нами, дабы не позволить ей найти Копченого, превосходили даже меры защиты от любопытства Радиши Драх или Хозяев Теней. Не так давно она побывала во Дворце. И похитила часть Летописей – те, которые Копченый спрятал перед приключившейся с ним бедой. Правда, я не сомневался в том, что самого Копченого ей заметить не удалось. Сеть сбивающих с толку чар была сплетена вокруг него столь искусно, что даже Ловец, при всем ее могуществе, могла распутать их лишь в одном случае – если бы она знала, что искать, и сосредоточилась именно на этом.

– У меня только что был разговор с Капитаном, – промолвил я, обращаясь ко всей компании. – Он сказал, что штаб выступит уже завтра. Вы по-прежнему намерены идти?

Дядюшка Дой кивнул и невозмутимо напомнил:

– Нам тоже нужно уплатить долг.

Скудные пожитки этой троицы были увязаны в узлы и аккуратно сложены у дверей. Их готовность отправиться в путь хоть сейчас не вызывала сомнения. А вот мне – чего бы там ни наплел Костоправ – следовало закончить приготовления.

– Сейчас я лягу спать. И не вздумайте меня будить, если только не наступит конец света.

Сон – это не способ избавиться от боли. Во снах мне случается попадать в места более жуткие, нежели те, где я обычно бываю наяву. Во снах я вновь и вновь возвращаюсь в Дежагор. К голоду, болезням, смертям, людоедству и тьме. Но во снах, как бы они ни были ужасны. Сари по-прежнему жива. Правда, на сей раз сны не дали мне счастья увидеть Сари. Из них мне запомнился лишь один.

Сначала он был похож на полную обволакивающей, игривой жестокости Тень. Впечатление было такое, будто я внедрился в душу паука, которому доставляет удовольствие мучить свои жертвы. Но эта злоба не была направлена на меня – источник ее мною не интересовался. А затем я словно бы вывернулся из тени и оказался по другую ее сторону, в мире, выглядевшем вполне реальным, если не считать того, что в нем не было иных цветов, кроме белого, серого и черного.

В этом мире царили смерть и отчаяние. Надо мною нависало свинцовое небо, вокруг гнили мертвые тела. Вонь стояла такая, что отгоняла даже стервятников. Чахлую растительность покрывала мерзкая слизь, похожая на слюну кузнечиков Все оставалось неподвижным – лишь в отдалении насмешливо каркали вороны.

Несмотря на ужас и отвращение, я чувствовал, что картина эта мне уже знакома, и изо всех сил пытался сообразить – откуда? Почему я узнаю место, где никогда не бывал? Спотыкаясь и падая, я ковылял по усыпанной костями равнине. Сложенные из черепов пирамиды отмечали мой путь, как верстовые столбы. Нога соскользнула, из-под нее вывалился детский череп. Я упал.., и очутился в другом месте.

Я здесь. Я сон. Я путь к, жизни. Там была Сари. Она улыбнулась мне и тут же исчезла, но я ухватился за ее улыбку, как утопающий за соломинку Словно только она позволяла мне удержать голову над волнами моря безумия.

Теперь я находился среди золотистых пещер, в которых восседали замороженные – живые, но неспособные пошевелиться – старцы. Их безумие терзало воздух, вспарывая его, словно миллионы отточенных клинков Некоторых стариков покрывала сверкающая ледяная паутина, как будто миллионы волшебных шелковичных червей закрутили их в кокон тончайших нитей.

Я метнулся вперед, пытаясь убраться подальше от стариков, выбраться из этого места. И побежал, медленно, как бегают во снах. Побежал, сам не зная куда.

В следующий миг я осознал, что некоторые из этих безумных старцев мне знакомы. Ужас мой усилился. Я рванул изо всех сил, увязая на бегу в липком тумане загустевшего, живого и злобного смеха.

Ощутив прикосновение, я мгновенно сунул руку под подушку, туда, где лежал кинжал. В тот же миг на мое запястье обрушился сильный удар и кто-то выкрикнул мое имя: Мурген!

Я проморгался и увидел склонившегося надо мной дядюшку Доя. В изножье постели стоял Тай Дэй – он удержал бы меня, вздумай я спросонья броситься на Доя. В дверях маячила встревоженная матушка Гота.

– Ты кричал, – пояснил дядюшка Дой. – Истошно кричал на языке, которого никто не знает. Мы прибежали сюда и увидели, что ты дерешься с тьмой.

– Мне снился кошмар.

– Знаю.

– Откуда?

– Так ведь ясно же.

– Там была Сари.

На миг лицо матушки Готы превратилось в гневную маску. Она что-то пробормотала – так быстро, что я успел разобрать лишь слова «Хон Трой» и «ведьма». Хон, бабушка Сари, давно умерла, но в свое время лишь благодаря ей семья согласилась с нашим союзом.

Хон Трой дала нам свое благословение.

Кы Дам, дед Сари, тоже отошедший к праотцам, утверждал, что его жена обладает ясновидением. Я и сам видел, как сбывались ее предсказания во время осады Дежагора. Правда, в большинстве случаев они были весьма путаными и туманными.

Раз я слышал, как назвали ведьмой и Сари.

– Что это за запах? – спросил я. Сон ушел окончательно, и детали кошмара я мог бы припомнить лишь с немалым усилием. – Здесь что, дохлая мышь?

Дядюшка Дой нахмурился:

– Это было одно из твоих путешествий во времени?

– Нет. Оно больше походило на прогулку в ад.

– Хочешь пройти Тропою Меча? Тропа Меча была религией Доя. Порой казалось, что именно в ней заключается основной смысл его существования.

– Не сейчас. Мне надо кое с чем разобраться, пока я еще помню подробности. Нечто из увиденного там показалось мне знакомым.

Я опустил ноги на пол, сознавая, что гости по-прежнему буравят меня взглядами.

Я интересовал их гораздо больше, чем до кончины Сари. Но время сосредоточить на этом внимание еще не настало. Я направился к письменному столу и занялся делом. Тай Дай ухватил деревянный меч для упражнений и принялся расслабляться в дальнем углу комнаты. Матушка Гота взялась за уборку, бормоча что-то себе под нос. Я не мешал и порой даже позволял себе давать ей «полезные» советы, так чтобы она булькала, но через край не перекипала.

Огромная темная шероховатая площадка медленно опускалась, непредсказуемо колыхаясь на ледяном ветру. Хриплый крик боли повис над жалобным стоном вьюги. Излохмаченный, прорванный в двух местах ковер пытался опуститься на башню, туда, где дожидался его Длиннотень. Однако вихрь так и норовил ударить летающий ковер о стену. В конце концов хозяин ковра вновь взмыл вверх и опустился в стороне, футах в пятидесяти от предполагаемого места посадки.