Энн Райс - Лэшер

Поднявшись на цыпочки, она быстро чмокнула его в щеку, своим порывом заставив в очередной раз покраснеть. Он не мог не заметить очертания ее груди, талии и бедер — всей фигуры в целом, откровенно угадывавшейся под свободным розовым ситцевым платьем. Майкла тронуло такое проявление внимания, но, несмотря на невинность, ее поцелуй пробудил в нем совершенно иные чувства. Взгляд его на минуту словно остановился. Чуть придя в себя, он сказал, что ему нужно выйти на воздух. Помнится, он что-то бормотал насчет ночи на Марди-Гра и вспоминал, как в детстве, направляясь на карнавальное шествие, каждый раз проходил мимо этого дома.

Хотя врачи продолжали пичкать Майкла всевозможными лекарствами, с сердцем у него было все в порядке. Правда, время от времени он жаловался Райену на легкие боли, и тот неустанно напоминал ему, что можно, а чего нельзя делать. Однако в вопросе разрешений и запретов Мона предпочла разобраться сама.

Она долго стояла возле бассейна, перебирая в памяти все подробности давнего злосчастного происшествия: бегство Роуан, что-то вроде выкидыша, кровавые следы, избитый Майкл в ледяной воде… Может быть, запах как-то связан с прерванной беременностью? Мона поинтересовалась у Пирса, чувствует ли он этот запах. Тот ответил, что нет, не чувствует. Тетя Беа тоже. Равно как и Райен. Ладно, хватит ходить вокруг, выискивая всякие таинственные явления! Вдруг в памяти Моны всплыло мрачное лицо тети Гиффорд в больничном коридоре в ночь на Рождество. Тогда все думали, что Майкл не выживет. Вспомнила Мона и взгляд тети Гиффорд, обращенный на дядю Райена.

— Ты знаешь, что там произошло! — заявила ему тетя Гиффорд.

— Чушь, — отрезал ей в ответ Райен. — Это все твоя маниакальная подозрительность Не желаю это даже обсуждать. Тем более в присутствии детей.

— И я не хочу, чтобы наш разговор слышали дети, — дрожащим голосом продолжала тетя Гиффорд. — Им не следует знать об этом! Поэтому, умоляю, увези их отсюда. Слышишь, увези! Я давно тебя об этом прошу.

— Ты так говоришь, будто во всем виноват я! — прошептал дядя Райен.

Бедный дядя Райен! Семейный юрист и адвокат, он являл собой великолепный пример того, что может сделать с человеком желание «соответствовать определенным нормам». Вообще-то, дядю Райена можно считать во всех отношениях шикарным самцом: широкий квадратный подбородок, голубые глаза, хорошо развитая мускулатура, плоский живот, изящные, как у музыканта, руки… Но эти его качества мало кто замечал, потому что, когда люди смотрели на дядю Райена, им в глаза прежде всего бросались безупречно сидящий костюм, отлично сшитая рубашка и сияющие блеском ботинки. Ему под стать выглядели и все прочие сотрудники фирмы «Мэйфейр и Мэйфейр». Странно, что их примеру совершенно не следовали женщины. Правда, у них тоже были свои стереотипы: жемчуга, пастельные тона и каблуки всевозможной высоты. Мона считала этих дам ненормальными. На их месте и с их миллионами она непременно стала бы родоначальницей собственного стиля.

Что же касается того спора, который разгорелся между дядей Райеном и тетей Гиффорд в коридоре больницы, то он вовсе не хотел каким бы то ни было образом причинить ей боль, а всего лишь выказал свое отчаяние. Ведь он, как и все остальные, был чрезвычайно обеспокоен состоянием Майкла Карри.

Положение спасла тетушка Беа, которая подоспела вовремя и успокоила их обоих. Помнится, Моне очень хотелось тогда сообщить тете Гиффорд, что Майкл Карри не умрет, но она боялась еще сильнее напугать ее своим пророчеством. В разговорах с тетушкой Гиффорд лучше вообще не касаться подобных тем.

Поскольку мать Моны практически не просыхала от запоев, то говорить с ней тоже не имело никакого смысла. Равно как с бабушкой Эвелин — та, как правило, отмалчивалась, когда Мона о чем-нибудь ее спрашивала. Правда, если она все же удосуживалась что-то изречь, то это было нечто весьма разумное. По словам ее врача, с головой у нее все было в полном порядке.

Мона никогда не забудет того времени, когда дом пребывал в страшном запустении, почти на грани разрушения, а Дейрдре сидела в своем кресле-качалке. Мона неоднократно просила разрешения посетить дом, но каждый раз нарывалась на категорический запрет.

— Прошлой ночью мне приснился странный сон, — как-то сказала она матери и тетушке Гиффорд. — Мне привиделся дядя Джулиен. Он велел мне перелезть через ограду и посидеть на коленях тети Дейрдре. И добавил, что я должна это сделать, независимо от того, будет с ней рядом тетя Карлотта или нет.

Она сказала чистую правду. Но от этой правды у тети Гиффорд случилась истерика.

— Не смей никогда даже приближаться к Дейрдре. Слышишь, никогда! — кричала она.

Алисия вдруг разразилась нездоровым смехом. А Старуха Эвелин спокойно наблюдала за ними со стороны.

— Скажи, пожалуйста, проходя мимо, ты кого-нибудь видела возле тети Дейрдре? — вдруг осведомилась Алисия.

— Си-Си, как ты можешь?! — укоризненно воскликнула тетушка Гиффорд.

— Только молодого человека, — ответила матери Мона, — всегда одного и того же. Он всегда рядом с ней.

Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения Гиффорд. Моне пришлось поклясться, что она будет держаться подальше от пресечения Первой улицы и Честнат-стрит и на этот дом никогда даже глаз не поднимет. Откровенно говоря, Мона без зазрения совести нарушала данное обещание и впредь по-прежнему не упускала случая лишний раз пройти мимо запретного места. Двое ее друзей из школы при монастыре Святого Сердца жили неподалеку от дома на Первой улице. Под предлогом оказания им помощи в выполнении домашнего задания Мона частенько возвращалась с занятий вместе с ними. Им очень нравилось то, что она взяла их на поруки, девушка же, в свою очередь, делала это не без удовольствия, ибо втайне преследовала совсем иные цели. К тому же друзья рассказывали ей всевозможные истории о таинственном доме.

— Этот молодой человек — призрак, — прошептала мать Моны, несмотря на присутствие Гиффорд. — Никогда никому не говори, что ты его видела. Но ко мне это не относится. Мне можно рассказывать все. Как он выглядит?

С этими словами Алисия залилась пронзительным смехом и хохотала до тех пор, пока Гиффорд не расплакалась. Старуха Эвелин не проронила ни слова, хотя все слышала, о чем свидетельствовало настороженное выражение ее маленьких голубых глаз. Одному Богу было известно, что она тогда думала о своих внучках.

Чуть позже, по дороге к своей машине («ягуар»-седан весьма соответствовал образу Гиффорд и мог считаться вполне достойным средством передвижения для любого обитателя Метэри), тетя решила поговорить с Моной с глазу на глаз:

— Прошу тебя, поверь мне на слово. Не нужно даже близко подходить к этому дому. От него исходит одно только зло.