Владимир Войнович - Москва 2042

Опять зазвонил телефон. Как только жена вышла, я тут же хлопнул еще одну рюмку водки, но не успел наполнить вторую — жена вернулась.

— Тебя какой-то американец, — сказала она.

Американец оказался корреспондентом журнала Нью Таймс. Он спросил, не могу ли я его принять завтра по срочному делу. На мой вопрос, что еще за срочные дела, он ответил, что это не телефонный разговор. (А еще говорят, что только в Советском Союзе люди боятся говорить по телефону.)

— Хорошо, — сказал я, — приезжайте, только не раньше десяти. Я долго работаю и поздно встаю.

— О'кей, — сказал он и повесил трубку.

Вот говорят, американцы развязные. Я этого не нахожу. Большинство из всех встреченных мною в жизни американцев воспитаны, деликатны, скромно, но опрятно одеты и очень приветливы. Конечно, они иногда кладут ноги на стол, но меня лично это совсем не шокирует. Они расслабляются, или, как они сами говорят, релаксируют. Ну и правильно. Релаксировать полезно для здоровья. А рефлексировать, как это делаем мы, вредно. Я тоже иногда кладу ноги на стол, но никакого релакса не получается, мы к нему не приучены.

На другое утро ровно в десять в дверь позвонили. Открыв дверь, я увидел высокого стройного человека в голубоватом костюме с темными, зачесанными на косой пробор волосами.

— Господин Мак..? — начал я, забыв продолжение его ирландской фамилии.

— Зовите меня просто Джон, — сказал он и улыбнулся.

Я пригласил его в гостиную и предложил кофе.

— Виталий, — сказал он, — у меня к вам большая просьба. Вы выслушаете мое предложение, а потом, независимо от того, примете его или нет, о нашем разговоре не будете никому сказать.

— Вы из ЦРУ? — спросил я.

— Нет, что вы! Я из Нью Таймс, как и сказал. Но все-таки мне бы хотелось…

— Хотите, чтобы я поклялся на Библии?

— Это не есть обязательно, — улыбнулся он. — Мне достаточно вашего слова. Я слышал, что вы собираетесь идти в Советский Союз две тысячи какого-то года.

— Как вы узнали? — удивился я. — Я ведь об этом никому не рассказывал.

— Не беспокоивайтесь, я тоже не расскажу никому.

— Вы можете рассказывать кому угодно, потому что я никуда не еду. Билет в два конца стоит…

— Я все знаю, — перебил он. — Но если дело только в цене билета, наша фирма все расходы берет на себя.

— Все расходы? — переспросил я недоверчиво. — Четыре с лишним миллиона марок? Да это почти два миллиона долларов.

— И еще миллион вы получите в виде гонорара за подробный репортаж о вашей поездке.

— Три миллиона долларов за какой-то репортаж?

Он усмехнулся.

— Виталий, вы, я вижу, еще не совсем освоились на Западе. Это не какой-нибудь репортаж. Это сенсация века. Или даже двух веков. Возможно, она стоит дороже, но наше финансовое положение сейчас не на самом лучшем уровне.

Я обещал Джону подумать. Он оставил мне свою визитную карточку и, не допив кофе, ушел.

Глубоко ошибается тот, кто думает, что на мое решение хоть сколько-нибудь повлияли бешеные деньги, которые у меня появилась возможность заработать. Не буду утверждать, что я к деньгам равнодушен, но могу сказать определенно, что только ради денег я никогда не рискнул бы ни одним своим волосом.

И, пожалуй, я оставил бы просьбу Джона без удовлетворения, но тут проснулся во мне мой черт, который с тех пор, как в меня вселился, только о том и думает, как бы подбить меня на какую-нибудь авантюру. Иногда он перегибает палку, и тогда я давлю его в себе без малейшей жалости. Он затихает и некоторое время не подает никаких признаков жизни. В эти периоды я веду себя почти идеально: воздерживаюсь от питья и курения, дорогу перехожу только на зеленый свет, веду машину, подчиняясь всем дорожным знакам, а заработанные деньги отдаю жене до копейки. В такие дни все знающие меня не могут нарадоваться. Одет с иголочки, умыт, выбрит, подстрижен и к тому же исключительно со всеми любезен.

Но наступает время, черт пробуждается и начинает нудить:

— Ну что ты встаешь? Еще рано, обед еще не готов, можешь поспать. Спешить некуда, все равно когда-то помрешь. Умываться сегодня не нужно, ты это делал вчера. Полежи, покури, наполни легкие дымом. Вон они, твои сигареты, на тумбочке.

Черт мой такой настойчивый, я не всегда могу перед ним устоять.

Я вытряхнул из пачки сигарету, чиркнул зажигалкой, затянулся.

— Браво! — воскликнул черт. — Рак — лучшее средство против курильщиков.

Это его любимое изречение

— Дурак! — сказал я ему. — Тебе надо не во мне сидеть, а работать в обществе по борьбе с курением.

Затягиваясь дымом «Мальборо», я стал думать о предложении Джона.

Предложение было заманчиво, но все-таки, пожалуй, не для меня. Куда я поеду? Что меня там ждет, в этом далеком будущем? Может быть, какие-то ужасные передряги. А я ведь не мальчик. Я солидный семейный человек, мне вот-вот (неужели правда?) стукнет сорок. Пора успокоиться и остепениться. Избегать излишних волнений, стрессовых ситуаций и сквозняков. Надеть халат, заварить некрепкий чай, ну в крайнем случае, выкурить трубку и сидеть себе за письменным столом, сочиняя какой-нибудь роман с плавно разворачивающимся сюжетом.

— Из всех человеческих пороков самым отвратительным является благоразумие, — сказал черт.

— Пошел вон! — сказал я. — Не суйся не в свое дело. Ты мне надоел.

— Ты мне тоже, — сказал черт. — Особенно в такие минуты, когда ты становишься добродетельным. Слушай, слушай, — зашептал он, — ты же хорошо знаешь, что благоразумие неблагоразумно. Сегодня ты боишься простудиться, а завтра на тебя кирпич упал, и тогда какая разница, был ты простужен или нет? Ну что ты колеблешься? Тебе такая удача выпадает, воспользуйся! Поедем посмотрим, что там ваши коммунисты навыдумывали за шестьдесят лет.

— А ты любишь коммунистов? — спросил я насмешливо.

— Ну а как же! — закричал черт. — Как же их не любить? Они ведь тоже вроде чертей, всегда что-нибудь веселое придумают. Слушай, ну давай поедем, я тебя очень прошу.

— Ладно, — сказал я. — Допустим, я поеду. Но это будет последняя авантюра, в которую ты меня втравливаешь.

— Прекрасно! — зааплодировал черт. — Замечательно! Вполне даже возможно, что она будет последняя.

— Идиотина! — сказал я ему. — Чему радуешься? Если со мной что-нибудь случится, что ты без меня будешь делать?

— Да-да, — сказал черт печально. — Признаюсь, мне тебя будет ужасно не хватать. Но, честно говоря, я бы предпочел тебя видеть мертвым, чем благоразумным.

— Заткнись! — сказал я. — И не мешай мне думать.

— Затыкаюсь, — сказал черт смиренно и затих, понимая, что свое дело он сделал.

И хотя я сказал Джону, что мое решение вряд ли будет положительным и что я позвоню ему не раньше, чем недели через полторы, я позвонил ему уже через три дня и сказал: «ДА».