Алексей Доронин - Черный день

Им внезапно овладело странное чувство, словно все это уже когда-то было или будет — и не раз. И пропасть, и страх, и гнетущее ощущение чужого присутствия.

«Бежать, бежать, пока не поздно, без оглядки», — проснулся старый знакомец, внутренний голос. Саша цыкнул на него, и тот замолчал. Можно убежать. Он так всегда делал, но раньше у него было куда бежать, а теперь отступать некуда. Позади… да ничего не было позади.

Нет, не дождутся. Он в кои-то веки попробует сделать не то, чего от него ждут. Для начала взглянет страху в глаза. Окинет взором свое прошлое и только после этого повернется и уйдет. Ведь именно за этим он сюда шел.

Борясь с головокружением, парень приблизился к самому краю, к тому месту, где горизонтальная поверхность превращалась в наклонную и резко уходила вниз. Он подошел, присел на корточки и посмотрел туда. Это продолжалось всего пару секунд, но они показалась Данилову вечностью. Потом он медленно опустился на снег, в паре метров от края.

Края родного…

Он все понял. Остатки его надежды канули в такую же бездонную пропасть. В Тартарары, в Шеол, в Лимб, в Геенну огненную, как ни назови. Его захлестнуло отчаяние — запоздалое, потому что полтора месяца назад зарево над Новосибирском сказало ему обо всем красноречивее слов. Уже тогда было ясно, что идти некуда, но непостижимым образом, обманывая и отвлекая себя житейскими пустяками, Саше удавалось поддерживать искру надежды до этого дня.

Хотя какой это «день»? Черный. Тот самый, в ожидании которого люди пытались оставить что-то про запас. Как будто к этому, как к смерти, можно подготовиться.

Он смотрел вниз. Его удивляло только то, что он еще не ощущает желания спрыгнуть. Видимо, это придет позже. Время еще было.

Надо было уходить, пока не поздно, но он медлил, словно у гроба дорогого ему человека. Александр сидел и смотрел в небо, такое же темное и пустое, как яма под ногами. Как это бывает после смерти близкого человека, до него с опозданием дошло, что это произошло на самом деле. Произошло с ним, со всеми, и ничего уже нельзя изменить. Дикая усталость обрушилась на него прессом, вдавила в стылую землю. Так он и лежал, пока не перестал чувствовать холод.

После увиденного в Провале он не находил смысла продолжать. Как можно бороться с тем, что никогда от тебя не зависело? С объективной логикой истории. С тупиком, в который зашла цивилизация. С человеческой тупостью, жадностью и злобой. Против него действовали силы, определявшие ход человеческого «прогресса» и его финал. То, что он уцелел, — исключение из правил, их же и подтверждающее. Притом временное исключение.

Вдруг Данилов понял, что встал на ноги. Это его удивило, он не помнил, чтобы отдавал своему телу такой приказ. Тем не менее он стоял, и более того — шел! Медленно, незаметно приближаясь… Не помня себя от ужаса, парень попытался остановиться, но его ноги заскользили как на льду и продолжили движение.

Он застыл на самом краю, почувствовал кожей воздушные потоки, поднимавшиеся из глубины. Ему осталось сделать «маленький шажок для одного человека» навстречу зовущей бездне, нырнуть в спасительную тьму, раствориться в ней, забыть жизнь как дурной сон, будто он не рождался вовсе или родился мертвым, не шел по дороге скорбей и страданий, появившись на свет настолько не вовремя.

Всего один шаг разделял их. В тот момент Александр хотел этого истово, всей душой, но что-то ему помешало. Это была не его воля — откуда ей взяться? Что-то иное, постороннее, но очень сильное, гораздо сильнее его самого. То, что заставило отвести взгляд от манящей пропасти, а затем и повернуться к ней спиной, сделав шаг в противоположную сторону. Прочь от Провала.

Видимо, все имеет свой предел, даже отчаяние. Если слишком долго проваливаться сквозь землю, то можно просто пролететь сквозь шарик и вынырнуть с противоположной стороны. В какой-то момент падение неизбежно превратится в подъем с глубины. Если бы в человеческую психику не был заложен огромный запас прочности, то этот вид исчез бы без следа тысячелетия назад.

В этот момент Александру на плечи словно обрушилась тяжесть всех грехов мира, и у него опять подкосились ноги. Он упал у самой кромки, чудом задержавшись в расщелине среди ржавых труб и битого кирпича. От недавней легкости в ногах не осталось и следа, Саша с трудом сохранял вертикальное положение. Пудовые гири тянули его к земле и еще глубже — в землю. Как будто яма очень не хотела, чтобы он уходил.

Леденящая боль набросились на него со всех сторон. Она была не в груди, не в голове и даже не во всем теле — в душе. Он был слаб и проиграл бы в этой борьбе. Но та, другая сила по-прежнему оставалась с ним. В какой-то момент притяжение уравновесилось, Саша почувствовал, что еще чуть-чуть, и его разорвут надвое. Но яма, похоже, начинала сдавать, либо эта игра ей попросту надоела. Шаг за шагом парень удалялся от нее, и немые голоса в его голове ослабевали. Зазвучав в последний раз, они уже не звали, а проклинали и грозили: «Все равно ты вернешься».

Александр не помнил, как ему удалось добраться до одноэтажного домика, уцелевшего благодаря причуде местного рельефа. Он толкнул входную дверь, перешагнул через драный тулуп, валявшийся в сенях, вошел в единственную комнату, разделенную пополам высокой голландской печью, и рухнул на жесткую кровать, не обращая внимания на ее громкий скрип. Вот все, что он сумел.

Окна были забраны ставнями и забиты досками, щели законопачены. Видно, что кто-то коротал здесь последние дни. Но тепло давно ушло из этого жилища, температура была недалека от уличной, поэтому ватное одеяло не просто не грело, а морозило, успев обрасти сосульками, а подушка стала похожа на ледяной брусок.

Делать нечего, Саше пришлось вставать. На его счастье, с дымоходом все было в порядке, дрова оказались под рукой, а сам он за полтора месяца овладел нехитрой наукой топить печку, хотя раньше не знал, с какой стороны к ней подходить. Через какое-то время в комнате стало заметно теплее.

Данилов был на пределе. Его хватило только на то, чтобы снова дотащиться до постели и рухнуть в нее камнем. У него не было сил даже горевать, только уткнуться лицом в волглую, начинавшую оттаивать подушку и завыть, слабо и глухо, проклиная все. Но даже для проклятий нужна энергия, а он исчерпал себя до дна. Силы покинули его, и он незаметно уснул или потерял сознание — грань между этими состояниями для него давно стерлась.

Очнулся Александр от дикого холода, дрожа, с трудом нащупал фонарь и с третьего раза нажал кнопку. Пальцы его не слушались, скользили по ледяному металлу. Слабый свет вонзился в отвыкшие от солнца глаза иглой.

Сколько он провалялся? День? Пожалуй, иначе откуда взяться такой холодрыге? Печка остыла. Стуча зубами, парень вскочил на ноги и принялся лихорадочно приводить ее в чувство. До чего же неудобная штука, то ли дело центральное отопление.