N/K - Источник счатья. Небо над бездной

Она знала о записке, но молчала. Каталась по полу в истерике.

Впрочем, Ленин все таки пытался кое что предпринять. 19 октября 1923 после долгого паралича и безмолвия он вдруг встал, заговорил, потребовал срочно ехать в Москву. С ним отправились Крупская, Мария Ильинична и Михаил Владимирович, который оказался в тот день в Горках. По дороге вождь повторял, что готовит бомбу, разгромит Сталина политически. Оказавшись в своей кремлевской квартире, бросился в кабинет, стал рыться в ящиках письменного стола, кричать, что его обокрали, пропала важная вещь.

- Владимир Ильич, почему вы оставили важную вещь тут? - спросил профессор.

- Вы разве не помните, в каком состоянии меня отсюда увезли в последний раз? В параличе, на носилках! Что я мог взять с собой?

Он искал, бранился, перерыл все. Вещь не нашел. Захрипел, забился в конвульсиях. В Горки его опять увезли в параличе, на носилках. Что именно он искал, так никто и не узнал. Крупская попросила профессора забыть эту историю.

Во время коротких ремиссий он диктовал секретарям гневные письма, требовал избавить его от нашествия врачей, особенно немецких, требовал снять Сталина с поста генерального секретаря. ЦК аккуратно рассматривало каждое послание, принимало решения, выносило постановления. Врачей оставить. Ответственность за соблюдение режима по прежнему возлагается на Сталина. «Совершенно очевидно, что предложение Ленина освободить Сталина от обязанностей генсека, высказанное в „Письме к съезду“, демонстрирует полную несостоятельность Ленина не только как государственного деятеля, но и как личности в целом…»

Крупская приоткрыла дверь, выглянула в коридор:

- Пойдемте чаю выпьем, кажется, их нет никого. Не могу их видеть, не могу. Следят и ему доносят.

Кому «ему», было ясно без комментариев. За чаем она вдруг спросила:

- Как ваши дети? Внук?

- Спасибо. Здоровы.

Вряд ли ей было известно, что его семья давно уж сбежала из России.

Федор регулярно получал информацию от Эрни. Михаил Владимирович знал, что Таня учится в Берлинском университете. Миша пошел в школу. Андрюша поступил в Венскую академию художеств.

Возвращаться в пустую квартиру было невыносимо. Няня умерла в мае двадцать второго. Он сутками дежурил, обезьянку Марго, когда его долго не было дома, брали к себе Федор, Валя Редькин или Слава Линиц кий, кто мог. Это спасло ей жизнь, потому что в октябре двадцать третьего, как раз после поездки Ленина в Москву, в квартире Михаила Владимировича провели глобальный обыск. Он в это время находился в больнице. Перерыли все. Вычистили лабораторию. Остались только приборы, ни склянки, ни коробочки. Забрали всех животных, включая двух крыс и одну морскую свинку, которые удачно перенесли вливание препарата.

- Пожалуй, я поеду, - сказал Михаил Владимирович, - уже без двадцати шесть.

- Зайдите к нему. Он дремлет, но огорчится, если узнает, что вы уехали, не попрощавшись.

Вождь лежал на высоких подушках, его била дрожь. Глаза широко открыты. Прикоснувшись к нему, профессор почувствовал страшный жар, не меньше сорока.

Градусник показал сорок два и три.

- Он так чудесно себя чувствовал! - крикнула Крупская и закрыла лицо руками.

Прибежали врачи. Камфора, морфий, компрессы, все уж было бесполезно. Пульс подскочил до ста тридцати, дыхание по типу Чейна-Стокса, грозный и безнадежный признак.

Среди многих лиц мелькнул Бухарин, он в это время жил во флигеле, отдыхал после воспаления легких. Золотое дитя, растолкав врачей, рыдая, кинулось к ногам вождя.

Агония была невероятно мучительной, с конвульсиями, криками, хрипами, кровавой рвотой. Но длилась недолго. Без десяти семь голова откинулась назад, лицо побелело, руки упали. Крупская остановила все часы в доме на 18.50 и принялась завешивать зеркала.

Дом наполнялся людьми. Михаил Владимирович бродил среди них тенью. Пора было уезжать. В прихожей натолкнулся на Марию Ильиничну.

- Надя просит, чтобы вы побыли немного, сейчас эти приедут.

Зачем оставаться, что тут теперь делать, профессор не понимал, но пальто и шапку снял.

Балкон в гостиной был распахнут, трепетали от ледяного ветра цветастые морозовские занавески. Вождь лежал на столе у балкона, уже обмытый, в костюме. Прямо с заседания, на электросанях, явилось Политбюро в полном составе, кроме Троцкого. Впереди шел

Сталин, за ним Каменев, Зиновьев и прочие. Молча сгрудились у стола. Было холодно, валил пар от многих дыханий. Все замерли, долго никто не решался что либо сказать или сделать первым. Сталин решился. В тишине отчетливо прозвучали его слова:

- Да, да. Вот оно.

Он медленно обошел стол, встал удобно, приподнял голову вождя и запечатлел на мертвых губах крепкий, чудовищно долгий поцелуй.

Все зашевелились, принялись подходить по очереди. Михаил Владимирович выскользнул в прихожую, отыскал среди гор одежды свое пальто. Снег скрипел под ногами. Навстречу, по аллее, бежал Федя. Михаил Владимирович обнял его:

- Не ходи туда. Уже не за чем. Поедем отсюда скорее. Домой хочется.