Иван Симонов - Охотники за сказками

Вот сосна — огромная, корявая — надвинулась на тропинку, загородила солнце. Золотистая песчаная дорожка померкла, деревья сдвинулись теснее, стали сумрачней и строже. Из чащи густо пахнуло грибной сыростью и смолистой хвоей.

Мы в бору, в незнакомом густом бору. Чем дальше, тем сосны стройнее, выше, вплотную смыкают над землей зеленый полог.

Не в пример дубу, что любит расти в шубе из подлеска, но с открытой головой, сосна, чем теснее окружают ее подруги, тем смелее тянется в высоту. В сравнении с этой высотой невольно чувствуешь себя еще меньше.

Вдруг: «Дзинь, дзинь!»

С ближней ветки со звоном взлетела синица. И сразу стало светлее, просторнее на душе.

— Вот это да-а! — словно очнувшись, выдохнул Павка, выражая свое изумление бором.

«Дзинь, дзинь!» — ответила ему совсем рядом другая синица.

Скрипнуло дерево. Стукнула и покатилась по тропинке сосновая шишка. Лес ожил, заговорил, предлагая свое зеленое гостеприимство. И лесная чаща уже шумит по-другому, становясь такой же приветливой, как и незнакомые деревни, встречавшиеся нам на пути; манит в глубину птичьими голосами, мягкими моховыми расстилами, осыпавшейся на землю рыжеватой хвоей.

Пестрый дятел, ярко вспыхивая разноцветным оперением, перелетел через тропинку, скрылся за стволом сосны, задолбил: «Тук-тук, тук-тук…»

— Еще дятел! — кричит Павка, завидев на земле, всего в нескольких шагах от нас, разноцветную красивую птицу. Протягивая руку, он бросается к ней.

Взмах крыльями — и птица взлетает, огласив лес пронзительным, резким криком, словно кошке прищемили хвост.

— Так его! — в дополнение к кошачьему визгу немедленно подкрикивает Ленька, наслаждаясь растерянностью оторопевшего от неожиданности друга.

— Ронжа, — негромко замечает Костя. Павка брезгливо передергивает плечами.

— Ф-фу! Вовек не забуду эту летающую кошку. Очумел даже.

Мы подвигаемся неторпливо, разыскивая глазами раздвоенную старую сосну и от нее тропинку направо. Так объясняла нам дорожные приметы к сторожке деда Савела кокушкинская бабушка.

Уже нетерпение донимает, а раздвоенной сосны и обещанной тропинки все нет как нет.

— Прошли, может быть, не заметили? — вяло спрашивает старшего Павка.

— Может быть, прошли, — не дожидаясь ответа Кости, в тон Дудочкину небрежно и лениво тянет Ленька Зинцов.

— А может, не дошли еще? — сомневается Павка.

— Может, и не дошли, — тая усмешку, соглашается Ленька.

— Не дал выслушать бабушку как следует, вот и «может быть»! — недовольно выговаривает Леньке старший. — Все ему бежать скорее надо.

Я внимательно смотрю направо, и каждое гладкое местечко в эту сторону начинает казаться тропинкой. Но раздвоенной сосны не видно.

— Может быть, назад вернуться, посмотреть еще раз? — твердил Павка одно и то же.

— Может быть, и вернуться надо, — повторяет Ленька и продолжает преспокойно идти вперед.

Старший недовольно хмурит белесые брови и молчит.

— Здесь тропинка, — наконец произносит Костя и забирает вправо.

Он начинает отмеривать шаги так подчеркнуто уверенно, что мы совсем не уверены, та ли это тропинка и вообще тропинка ли.

Пять минут шагаем молча. Никаких признаков тропинки уже не заметно. Костя останавливается, когда перед ним встает густая чаща можжевельника.

— Не туда идем, — оборачивается он.

— Не туда, — теперь старшего начинает разыгрывать Ленька.

Костя молчит.

Пробуем возвратиться на старое место, где свернули с тропинки, и натыкаемся на валежник.

— Снова не туда? — удивляется Ленька.

— Снова! — теряя обычное спокойствие, резко отвечает Костя.

Теперь мы не только дорогу к дедушкиной сторожке, но и вообще никакого заметного следа отыскать не можем.

— Не робеешь, Костя? — бодрясь в голосе, спрашивает меня старший.

— Что ты!

Он вспоминает про столб с номером 286, о котором рассказывала бабушка.

— Найти его — и все в порядке.

— Пр-равильно! Веревочку потерять, а иголочку отыскать… в стогу сена, — хлестко закругляет Ленька.

— Еще что?! — неожиданно вспыхнул Костя. Ленька почувствовал, что перехлестнул. Боек на язык, а промолчал.

Поищем, Костя? — встряхивая головой, участливо спрашивает меня Костя-старший.

Ясное дело! — отвечаю я, теребя запрятанные в карман кисти пояса.

По мнению старшего, потерянная тропинка теперь находится влево от нас.

— Пройдем пятьсот шагов, а там увидим.

Берем направление, но вместо тропинки выходим на незнакомую порубь. Перед глазами тысячи пней. Одни иструхлявели, другие еще держатся. Между ними пускается молодой сосняк вперемежку с кудрявыми березками: борются, кто победит.

Одинокие высоченные сосны с шапкой ветвей на самой вершине торчат разрозненно вдалеке одна от другой. А кругом четыре стены стволов, и… ни звука. Ни единого шороха. Даже перестука дятлов не слышно, словно мы очутились на необитаемой безжизненной земле.

Зябко. Неуютно.

Недавняя растерянность Леньки прошла. На смену вновь выступила приглушенная на минуту горячность.

— Дошли, товарищ старший? — насмешливо налегает он на последнее слово.

Ответа нет. Костя снимает с плеч вещевой мешок и достает из него шерстяные чулки. Тетка Катерина предупредительно положила их сыну, чтобы змея не укусила за ногу. Она слышала, что через шерсть змеи не кусают.

Костя натягивает чулки поверх узких серых штанов и прикалывает их вверху булавками. Потом так же молча достает и надевает ботинки, которые берег всю дорогу.

— Передышка? — дружелюбно спрашивает Ленька.

— Можешь отдыхать, — не поднимая головы, отвечает старший. — Вы пока перекусите немножко, — советует он мне и Павке. — А я пойду посмотрю, в какую сторону нам идти нужно. Если буду кричать — отзывайтесь.

Оставив нам на хранение вещевой мешок и не захватив с собой ни одной лепешки, старший направляется в сторону солнца. Несколько минут мы видим его шагающие длинные ноги в белых чулках, белую рубашку между зелени, потом все пропадает.

Время тянется утомительно медленно. Ленька сидит в сторонке, молчит. Мне на него и глядеть не хочется.

Напрасно мы сообщали в письме Надежде Григорьевне, что Ленька ведет себя примерно. Хвали не хвали, он все такой же непостоянный и задиристый. На час дружбы, на неделю ссоры.

Ленька тоже чувствует свою отчужденность, но из самолюбия и виду не показывает. Небрежно отламывает кусок пирога с капустой и протягивает мне:

— Коська, хочешь?

Я отрицательно мотаю головой. Так и сидим, играя в непринужденность, один да двое.

— Э-э, э-эй! — с переливами доносится издалека голос Кости.

— А-у-у-у! — встряхнувшись, громко отзывается Павка. И, повернувшись в сторону звука, мы оба вместе голосим: