Вильям Смит - Очерки на разных высотах

Чтобы закончить с историей этой экспедиции, отмечу, что восхождение на Хан-Тенгри с Сев. Иныльчека удалось успешно завершить группе Кузьмина, благодаря, прежде всего, более продуманной тактике восхождении, а также тому, что прохождение лавиноопасного склона не вызвало у них особых сложностей — свежевыпавший снег, в основном уже сошел. Заслуженная награда группы в составе: Кирилл Кузьмин, Валентин Божуков, Вячеслав Цирельников, Олег Куликов, Николай Алхутов — первое место в Чемпионате СССР и пять золотых медалей. Справедливости ради отмечу, что вряд ли было корректным назвать маршрутом Кузьмина пройденный ими путь на Хан-Тенгри с севера; точнее было бы его именовать маршрутом Кузьмина-Тамма, поскольку до высоты 6500—6600 метров группа Кузьмина шла по уже проложенному нами пути Тамма.

Вообще-то дом построить совсем несложно, если есть проект, материал и некоторые навыки плотницкого умения. Даже мне удавалось это сделать, правда лишь после того, как я прошел школу подмастерья у Боба Горячих. Но будем точны — на самом деле обычно мы строим при этом всего лишь жилище для семьи. И совсем иного рода усилия требуются, чтобы сотворить тот особый Дом, что станет своеобразным микромиром, для множества людей, связанных общим кровным делом.

Недалеко от платформы Ильинское, что на Белорусской железной дороге, есть деревня Жуковка, рядом с которой большой поселок дач, построенных для именитых ученых, музыкантов и других выдающихся деятелей 50—60 годов прошедшего века. Среди них была (и поныне существует!) дача знаменитого физика, академика и лауреата Нобелевской премии, Игоря Евгеньевича Тамма.

Впервые Женя позвал всю нашу альпинистскую компанию на дачу Таммов осенью 56-го года после нашей альпиниады на Алтае. Его жена, Наталья Сергеевна, немедленно ставшая просто Наташей, встретила нас настолько тепло и сердечно, что могло показаться, что мы дружны с незапамятных времен. Но гвоздем вечера стало появление старшего Тамма, Игоря Евгеньевича. Понятно, что первоначально это вызвало у нас некоторую оторопь, но неудобство это скоро рассеялось, благодаря непосредственности и сердечности этого замечательного человека, его живому интересу к людям и полному отсутствию в нем позы «важного человека». Все это очень подкупало нас, молодых научных сотрудников, не очень часто встречавшихся с учеными такого калибра, которые к тому же воспринимались, почти как небожители, недоступные для простых смертных.

С тех пор прошло уже более шестидесяти лет. Конец 50-х — середина 60-х остались в памяти более всего той остротой эмоций, которую мы ощущали от осознания того, насколько близко нас сплотила общая страсть — любовь к горам. Временами это ощущалось, как принадлежность к некоему Ордену или к своеобразному фронтовому братству.

Я не буду подробно рассказывать о той удивительной и, пожалуй, несколько странной жизни, что мы вели тогда в Москве в промежутках между упоительными сезонами в горах. Скажу только, что временами казалось, что все мы — члены одной большой семьи. Мы вместе ходили в театры и на выставки, в кино и на концерты, на встречи с интересными людьми и, конечно, не упускали случая отправиться в Турист, где в деревне Муханки у гостеприимной Анны Ивановны можно было переночевать на сеновале с тем, чтобы наутро укататься вусмерть на ближайшей горке. Но время от времени мы обязательно собирались в Ильинском у Таммов, по случаю праздников, дней рождений, а то и просто так — заваливались на зимние каникулы со всеми наличными детьми. Каким бы не был повод для встреч — нам всегда было весело и интересно друг с другом.

Как-то помнится, возник вопрос (кажется, у Боба Горячих), а не слишком ли мы надоедаем нашим любезным хозяевам, Наташе и Жене? Первое, что мы попытались сделать — снять пару комнат в деревне Жуковка, по соседству с академическим поселком. После некоторых усилий это удалось сделать, но не прошло и месяца, как Таммы возмутились такой жизнью на отшибе, и нам пришлось покаяться и вернуться под кров Нашего Дома. Чтобы лучше представить себе нашу тогдашнюю жизнь, напомню, что все, о чем я сейчас говорю, происходило во время, вошедшее в нашу историю под названием «хрущевская оттепель», когда страна, оцепеневшая от ужаса сталинских злодеяний, как-то начала постепенно возвращаться к нормальной человеческой жизни. Главное, что сделал тогда Никита Хрущев — это вернул из Гулага к жизни сотни тысяч людей, которые иначе там так и сгнили бы. Конечно, он не мог, да и не хотел, изменить сущность советского строя, но, как во время оттепели в саду появляются первоцветы, так и при Хрущеве начали пробиваться живые ростки буквально во всех областях нашей жизни. Тогда мы вдруг узнали про Пикассо (не «борца за Мир», а великого художника), нам открыли мир импрессионистов, Сезанна с Ван Гогом и замечательным Матиссом. В консерватории внезапно стали исполнять «невозвращенца» Рахманинова и зазвучали «Страсти по Матфею» Баха. В театрах вдруг проснулся интерес к пьесам Шварца, вроде: «Тени», «Голого короля» или «Дракона». На экранах можно было увидеть блистательные образцы итальянского неореализма, замечательные французские комедии и удивительные мультфильмы Уолта Диснея.

Однако же зачем я обо всем этом вспоминаю в своем очерке на совсем другую тему? Все эти перемены свершались у нас на глазах в течении каких-то 5—8 лет, и неудивительно, что это было время ожиданий еще большего просветления нашей жизни. В те далекие года мы все были отчаянными романтиками. Как я помню, тогда нас совершенно заворожила романтика Александра Грина, в особенности еще и потому, что наш бард (а какие романтики без бардов?) Ира Руднева написала целый цикл песен на темы Грина, и они тогда широко разошлись по всей «бродячей» Москве. Именно тогда она сочинила и такую, можно сказать, программную песню, которая нам особенно полюбилась:

Тогда для нас удивительно манящим казался мир первооткрывателей, таких как Тур Хейердал, рассказавший о своем трансокеанском «Путешествии на Кон-Тики», Антуан Сент-Экзюпери с его возвышенной человечностью «Маленького принца» и «Ночного полета» и, конечно же, близкий нам Морис Эрцог, описавший в героической эпопее «Аннапурна — мать богов» первое восхождение на восьмитысячник в Гималаях. «Есть и другие Аннапурны в жизни людей…» — так заканчивалась эта книга, и слова эти были особенно близки для тех, кто прочел эту книгу в молодом возрасте, и для нас, в особенности.