Шейла Барнфорд - Невероятное путешествие

Молодая собака улеглась на своем коврике в маленьком чулане за кухней, а бультерьер вскарабкался по крутой лестнице на второй этаж и устроился в своей корзинке, в спальне, где уже укладывался спать Лонгридж. Почувствовав, что его накрыли старым шерстяным одеялом, пес приоткрыл один глаз, а затем сунул голову под коврик, уверенный, что скоро наступит тот счастливый час, которого он ждет.

Человек лежал без сна, думая о предстоящей поездке и о животных: его волновало, что в глазах молодой собаки часто появляется тоскливое выражение.

Это странное и симпатичное трио появилось в доме Лонгриджа восемь месяцев назад: животные перешли к нему из дома старого друга и однокашника Джима Хантера, профессора, филолога небольшого университета. В этом университете была одна из замечательнейших справочных библиотек во всей провинции, и Лонгридж часто наезжал к Хантеру, будучи к тому же крестным отцом его девятилетней дочери Элизабет.

Лонгридж как раз гостил у них, когда профессору пришло приглашение из одного английского университета прочесть там цикл лекций. Для этого нужно было провести в Англии около девяти месяцев. Лонгриджа тронули слезы крестницы и мрачное молчание ее брата Питера, когда они узнали, что на время отъезда их любимцев отдадут в питомник, а дом сдадут в наем.

Лонгридж очень любил Элизабет и Питера и понимал их чувства, вспоминая, как много значила для него самого дружба с охотничьим спаниелем в годы его довольно одинокого детства и как он горевал, когда пришлось впервые разлучиться с четвероногим другом.

Итак, семья профессора уехала, оставив ему своих любимцев; разлука сопровождалась горькими слезами Элизабет и бесчисленными наставлениями Питера.

Первые несколько дней Лонгридж чуть ли не раскаивался, что взял животных: терьер томился в своей корзинке, положив длинную горбоносую морду на лапы, и непрерывно следил одним глазом, в котором были отчаяние и мука, за Лонгриджем; кот едва не свел его с ума своим бесконечным мяуканьем, похожим на козлиное блеяние, тоскливыми завываниями, молодой же пес не хотел ходить на прогулки и отвергал всякую пищу.

Но спустя несколько дней, покоренные добродушным ворчанием миссис Оукс, подсовывавшей лакомые кусочки, кот и старый пес отказались от голодовки и даже стали проявлять к своему новому хозяину некоторую привязанность. И в то же время было заметно, что старая собака продолжала скучать без детей.

Сначала Лонгридж удивлялся, куда исчезает иногда терьер после полудня; потом оказалось, что он убегает на площадку для игр, у небольшой сельской школы по соседству: он появлялся там во время перемен и пользовался огромной популярностью среди детей. При этом, зная, что такого рода экскурсии ему запрещены из-за плохого зрения и привычки невозмутимо ходить посреди проезжей дороги, пес нашел короткий путь, напрямик через поле.

Совершенно иначе держалась молодая собака. Она, очевидно, ни на минуту не переставала скучать по дому и хозяину, и, хотя хорошо ела и ее шерсть уже снова лоснилась, упорно сторонилась всех, сохраняя величественную неприступность.

Человек уважал ее за это, но это его и тревожило: собака находилась все время в напряжении, непрерывно чего-то ждала и прислушивалась к чему-то за стенами дома.

Хантеры должны были вернуться примерно недели через три и Лонгридж чувствовал, что станет очень скучать по своим новым друзьям. Оказалось, животные заняли в его жизни гораздо больше места, чем он предполагал, и сейчас, лежа в постели, он думал о том, что через месяц наступит расставание, и оно принесет ему боль. Ему даже не хотелось думать о том, какая унылая тишина воцарится в его доме.

Наконец, он уснул. В окно заглянула тусклая луна; свет ее разбудил кота, он потянулся и зевнул, затем нехотя вспрыгнул на подоконник. Усевшись неподвижно, он глядел в сад огромными горящими глазами.

Потом он повернулся и прыгнул на письменный стол, при этом задней лапой нечаянно задел стеклянное пресс-папье и оно слетело на пол. Кот недовольно помахал ушибленной лапой, раскидав при этом листочки из блокнота Лонгриджа. Один из них слетел со стола, теплая струя воздуха от батареи подхватила его и бросила на горячую золу в камин. Здесь он изогнулся и почернел, от написанного не осталось ничего, кроме неразборчивой подписи.

Свет луны добрался и до молодого пса, устроившегося в чулане за кухней. Он беспокойно зашевелился, поднялся и сел, навострив уши и прислушиваясь к тишине. Но звука, которого он ждал – пронзительного, звонкого свистка хозяина, возвращающего ему все радости жизни – не было.

Далее луна заглянула в спальню на втором этаже, где на боку в большой старинной кровати спал человек, а за его спиной наслаждался блаженным теплом, любящий удобства, почтенный белый бультерьер.

Легкий утренний туман еще не рассеялся, когда Джон Лонгридж поднялся с кровати, так и не сумев отвоевать место на ее середине.

Лонгридж побрился и быстро оделся, наблюдая, как туман расходится над полями и сквозь него проглядывает утреннее солнце. Можно было надеяться на отличный осенний день, теплый и мягкий, какие и бывают часто «индейским летом».

Спустившись вниз, Лонгридж увидел, что животные уже терпеливо ожидают у двери утренней прогулки. Выпустив их, он приготовил завтрак и поел.

Когда собаки и кот вернулись с прогулки, Лонгридж собирался в дорогу, укладывая вещи в автомобиль. Он дал им немного печенья и они улеглись у стены дома, греясь в лучах утреннего солнца и наблюдая за человеком. Лонгридж кинул в багажник последние пожитки, вышел из гаража и погладил каждого из своих друзей по голове.

– Будьте послушными, – сказал он, – миссис Оукс скоро придет. До свиданья, Люас! – так он называл лабрадора. – Мне бы хотелось взять тебя с собой, но в лодке не хватит места для троих.

Он взял в руку мягкую морду собаки. Золотисто-коричневые глаза пристально смотрели на него и вдруг собака подняла правую лапу и положила ему в руку. Лонгридж много раз видел, как пес делал так с хозяином, и был необычайно тронут таким доверием; он даже подумал, следует ли ему уезжать теперь, сразу после того, как собака наконец-то впервые проявила к нему такое дружелюбие…

Его не беспокоило, что животные оставались на улице. Они никогда не делали попыток убежать, гуляя за забором в окрестных полях. Если бы они захотели, то всегда могли войти в дом, так как в кухне была дверь, которую придерживала лишь не тугая пружина. Лонгриджу надо было только выдвинуть с внутренней стороны задвижку, тогда она уже не могла захлопнуться и распахивалась от толчка снаружи.

Животные выглядели довольными: кот старательно мыл свои уши, старый пес сидел, вывалив из оскаленной пасти розовый язык и часто дыша, – отдыхал после прогулки, а рядом разлегся на боку лабрадор.