Наталия Сотникова - Музы героев. По ту сторону великих перемен

«Я рад, что у тебя была такая приятная поездка в Норфолк, и надеюсь, что когда-нибудь повезу тебя туда с более прочными узами закона, а не только любви и сердечной склонности, как нынче».

В письме от 18 октября 1803 года:

«Если мистер Эддингтон даст тебе пенсию, сие будет хорошо, но не позволяй себе огорчаться по сему поводу. Разве Мертон не принадлежит тебе? Сие ясно, и моя дорогая Горация обеспечена; надеюсь, что в один из дней ты станешь моей собственной герцогиней Бронте, — и шиш им всем».

Он трогательно заботился о маленькой дочери:

«Все, что ты рассказываешь мне о моей дорогой Горации, чарует меня, мне кажется, я вижу ее, слышу ее и восхищаюсь ею; но она похожа на свою дорогую, дорогую мать. …Я также прошу, поскольку моя дорогая Горация должна оставаться в Мёртоне, поставить вокруг "Нила" [67] Так называли пруд в Мертоне. прочную сетку высотой примерно в три фута. Я буду чрезвычайно беспокоиться, пока не узнаю, что сие исполнено. …Когда вернусь домой, я помещу для Горации четыре тысячи фунтов в руки доверенных лиц., ибо для меня непереносимо оставить ее в нужде. Если мы покинем ее на этом свете, ей будет недоставать друзей. Она будет независима от всех насмешек или недовольства!».

Эмма не привыкла жить в одиночестве, подле нее всегда находился мужчина, заботившийся о ней, и поэтому ее письма к Нельсону полны жалоб на гнетущую печаль. Она несколько ревновала Нельсона к дочери и использовала верное женское средство — сообщала ему о тех предложениях руки и сердца, которые получила после смерти сэра Уильяма от аристократов. В ответ ей сыпались письма с любовными излияниями, достойными скорее неопытного юноши-романтика, нежели закаленного в боях и странствиях моряка.

«Ты можешь надежно полагаться, что я всегда буду чистосердечно повторять эти слова — я навеки люблю тебя и только тебя, моя Эмма, — и можешь быть уверена, пока ты не изменишься по отношению ко мне, ты ни на миг не покинешь мои думы».

Ранней весной 1804 года Эмма родила девочку, которая через 6 недель умерла. Ей удалось скрыть беременность от друзей и семьи Нельсона.

«Наконец я получил от тебя письмо без даты, каковое, благодарение Богу, извещало мое бедное сердце, что ты выздоравливаешь, но что дорогой маленькой Эммы более нет! И что Горация так болела — все это чрезвычайно расстроило меня. Но сие случилось поздним вечером, у меня было время поразмыслить и возблагодарить Бога за то, что он пощадил тебя и нашу дорогую Горацию».

20 августа 1805 года Нельсон на короткое время приехал в Англию и две недели наслаждался мирным существованием в кругу семьи. Его не огорчила солидная пачка неоплаченных счетов, которую припасла для него Эмма. Он выдавал ей на содержание дома в Мёртоне 100 фунтов в месяц, но она никогда не укладывалась в эту сумму. Адмирал много времени проводил с Горацией, подвижным и сообразительным ребенком. Но уже 2 сентября 1805 года в Мертон прибыл капитан Блэквуд, сообщивший о заходе в бухту Кадиса объединенной франко-испанской флотилии. Нельсон тут же отправился в Лондон, где обсудил с правительственными чиновниками предстоящую ему задачу — уничтожить весь вражеский флот. Премьер-министр Питт потребовал от Нельсона выйти в море не позднее чем через три дня.

— Я готов сделать это прямо сейчас, — ответил адмирал.

Перед отъездом он устроил так, чтобы они с Эммой дали в присутствии священника венчальный обет и обменялись кольцами. По окончании этой необычной церемонии Нельсон промолвил:

— Эмма, сегодня я дал сей обет, дабы доказать всему миру — наша дружба чиста и невинна, и в свидетели тому я призываю самого Всевышнего.

Эмма почти непрерывно плакала. По-видимому, Нельсона томило предчувствие близкой кончины, ибо он попросил ее в случае своей смерти спеть погребальную песнь, которую слышал в Неаполе, записал ее слова и положил листок в гроб, который возил на своем флагмане. Гроб был сделан из мачты захваченного им французского корабля. Накануне отъезда из Мёртона он четырежды заходил в комнатку спящей Горации, становился на колени и молился.

Незадолго перед Трафальгарским сражением Нельсон попросил капитанов Харди и Блэквуда зайти к нему в кабину и засвидетельствовать документ от 21 октября 1805 года:

«Имея ввиду важные услуги, … оказанные нашему королю и стране в Неаполе и впоследствии преумноженные Эммой Гамильтон, вдовой достойного и достопочтенного сэра Уильяма Гамильтона, и, насколько мне известно, не отмеченные никаким вознаграждением со стороны нашего короля и страны…. Будь у меня самого возможность оценить их службу, я бы ни в коем случае не стал взывать к своей стране. Но поскольку такой возможности у меня нет, я оставляю Эмму, леди Гамильтон, на попечение моего короля и страны в надежде, что они обеспечат ей достойное существование, соответствующее ее рангу. Вверяю я также стране мою приемную дочь Горацию Томпсон Нельсон… желая, дабы впредь она называлась только Нельсон.

И это единственная милость, о которой я прошу моего короля и страну накануне сражения во имя их чести и совести. Да благословит Господь моего короля, мою страну и всех тех, кто мне дорог. Само собой разумеется, они наверняка будут обеспечены всем необходимым».

Предчувствие не обмануло Нельсона — он погиб в Трафальгарском сражении, став легкой добычей какого-то стрелка, выбравшего его в качестве цели из-за множества сверкающих орденов на кителе. Пуля попала ему в позвоночник и после трех часов мучений адмирал скончался. Перед смертью он успел выслушать доклад об одержанной блистательной победе — французский флот был наголову разбит. Умирающий постоянно повторял:

— Что станется с бедной леди Гамильтон? Позаботьтесь о леди Гамильтон.

Уже совсем слабеющим голосом он пробормотал:

— Не забудьте, я оставляю леди Гамильтон и мою дочь Горацию на попечение страны… Не забывайте Горацию…

В то время как Англию сотрясало ликование от известия об одержанной победе при мысе Трафальгар, в Мёртон явился капитан Уитби с печальной вестью.

— Мы одержали победу, — промолвил он дрожащим голосом.

— Что мне ваша победа! — с нетерпением возразила хозяйка, полулежавшая на софе. — Письма, давайте мне мои письма!

Капитан Уитби, похоже, лишился дара речи. Он смертельно побледнел, по щекам его покатились слезы, У Эммы вырвался дикий крик, она распростерлась на подушках и часов на десять впала в полную прострацию, будучи не в состоянии ни говорить, ни плакать.

Время шло, но она не отходила от пережитого потрясения, перебирая письма Нельсона и твердя одно и то же: