Рахим Эсенов - Тени «Желтого доминиона»

С дороги попили зеленого чая, а затем два взрослых сына хозяина внесли ярко вычищенный медный тазик с таким же миниатюрным кувшином, чтобы полить на руки гостям теплую воду. Первым тазик поднесли Джунаид-хану – по старшинству. Но он протестующе замотал головой, кивнув на Лоуренса: дескать, сперва пусть помоет гость, который у туркмен, по обычаю, почетнее отца.

И англичанин стал мыть руки, неторопливо и чинно, как и подобает истинному мусульманину. Уж Лоуренс-то знал восточный этикет, ибо это был целый мир ритуалов, и человек, прошедший школу дервишского послушания, усваивал его на всю жизнь. О Аллах! Что стряслось с Лоуренсом?! Джунаид-хан не верил своим глазам: белокурый пир не отжимал руки, а стряхивал их и, поблескивая холодными глазами, вызывающе поглядывал на хана.

Джунаид-хан стыдливо опустил глаза: «О нечестивец! Кто сказал, что он чтит наши обычаи? До звания пира дошел… Трясти мокрыми руками в высшей степени невежественно… Так поступают лишь гяуры и невежды».

Началась трапеза. Большой домотканый дастархан, расстеленный на коврах, был уставлен блюдами, одно аппетитнее другого. В продолговатых фарфоровых судках громоздилась отварная, паровая белорыбица и вобла, в медных чашках – запеченный, покрытый румяной корочкой сазан, в больших хивинских пиалах отливала синевой паюсная икра…

Слуги вносили в деревянных, выдолбленных из урючины мисках плов, приготовленный по-туркменски с морковью, по-персидски с урюком и острой подливой; поверху хорошо разварившегося риса лежали не куски баранины, а истекающие жиром нежные лысухи, начиненные черным изюмом, айвой, маслинами.

Гости, насытившись, собирались отвалиться от дастархана, когда сам хозяин принес несколько длинных шампуров, на которых розовели куски осетрины, равномерно прожаренные на угольях саксаула. Это знаменитый шашлык из рыбы, приготавливаемый лишь на побережье Каспия. Секретом блюда владели лишь немногие.

Снова в гостиной раздалось чавканье и сопение. Лоуренс чувствовал, что сыт, но никак не мог совладать с собой, все ел и ел – уж таким отменно вкусным показался ему шашлык из свежей осетрины. А Джунаид-хан, съев два кусочка, теперь лишь делал вид, что поддерживает компанию, на самом же деле внимательно наблюдал за хозяином дома, его сыновьями, братом, трапезничавшими с гостями. Люди, живущие на побережье, чем-то похожи на рыб, – это хан замечал и раньше. Чем? Ах да, глазами! И впрямь у хозяев, самозабвенно уничтожавших шашлык, глаза округлые, немигающие, по-рыбьи застывшие на одном месте. Так почему же и у Лоуренса такие же глаза? А чем он лучше этих… рыбоедов?

Лоуренс, будто угадав ханские мысли, поднял голову, оторвался от еды.

– О чем, мой хан, задумался? – рассмеялся англичанин.

– Разве все у меня устроено, что не осталось, о чем подумать? – в тон ответил Джунаид-хан и тут же подосадовал на себя: как мог забыть, что этот гяур умеет читать чужие мысли?

Лоуренс не удостоил ответом, поднялся с ковра, направился к двери. Следом за ним услужливо бросился один из сыновей бая, показывая дорогу во двор. Англичанин спустился со второго этажа, вышел за ворота – Джунаид-хан, подойдя к окну, молча наблюдал за Лоуренсом – и, на ходу развязывая тесемки узких туркменских штанов, стоя, не присев на корточки, как обычно делают туркмены, стал… мочиться. На виду всего аула, не преклонив коленей. Так ведут себя только неверные, особенно в побежденной стране. Байский сын, почтительно сопровождавший гостя, ошеломленный его хулиганской выходкой, шарахнулся назад, в дом, но, опомнившись, вернулся, топчась поодаль. Англичанин, сделав свое дело, как ни в чем не бывало поднялся в дом.

Не помыв руки, Лоуренс снова сел за дастархан и принялся за второй шампур. Джунаид-хан не находил себе места от стыда: «У этих нечестивцев нет понятий о чистом и поганом. Они могут с постели взяться немытыми руками за хлеб… А во сне человек невольно протягивает руки к поганым частям тела. А этот, прости Аллах, пир погаными руками уплетает за обе щеки. Подавись, гяур несчастный!»

Хан, заметив, как в холодных глазах Лоуренса мелькнула усмешка, понял, что тот ведет себя так умышленно. С чего бы?.. Джунаид-хан собирался поговорить с Лоуренсом начистоту, но хозяева ни на минуту не оставляли гостей наедине. Разговор пришлось отложить. Утром к байскому дому подали лакированный фаэтон, и гости в сопровождении хозяина поехали на причал. Здесь их на большом баркасе ждали бородатые рыбаки. Еще с вечера хлебосольный бай распорядился закинуть в море сети, – как раз через эти места, на нерест, к устью Атрека, шел сазан, и хозяину дома хотелось позабавить своих именитых гостей.

Бай с гостями и тремя рыбаками уселись в баркас, и он легко заскользил по зеленой морской глади, направляясь в сторону устья реки, расположенного на советской территории. Шли с предосторожностями – упаси, Аллах, угодить ненароком в руки красных пограничников! Не вторгаясь в чужие воды, остановились, заглушили мотор. Рыбаки стали проворно выбирать сети.

Лоуренс внимательно вглядывался в серую кромку берега – там простирались земли Советского Туркменистана. И удивительно, что этот чужой край, с которым у него были некогда связаны радужные мечты, планы, не вызывал у него никаких эмоций, если не считать того, что только один раз его тонкие ноздри чуть вздрогнули, словно у гончей собаки, почуявшей близко дичь. Сейчас он был далеко отсюда, его голову занимали другие мысли…

Странно вел себя Джунаид-хан: отводил глаза, стараясь не смотреть туда, где остались и молодость, и лучшие годы, и несбывшиеся мечты. И все же он искоса бросал на ту сторону быстрые взгляды, но делал это как-то боязливо, робко, словно побитый пес, не решавшийся схватить кусок хлеба у ног хозяина, так как тот держал в руках увесистую палку.

Всплески воды, шум, вскрики вернули англичанина к действительности. У его ног трепыхался большой розовобокий сазан.

– Ух, поросенок какой! – изумился Лоуренс. Один из рыбаков бросил на англичанина косой взгляд. Джунаид-хан и бай сделали вид, что не расслышали его реплики, но, когда из сети вывалился еще один сазан. Лоуренс крикнул еще громче: – Это уже целая свинья!

Рыбаки зло смерили взглядом наглеца, и один из них, что постарше, сказал:

– Этот гяур всю нашу еду испоганил… Свят у туркмен закон гостеприимства, да если он не прикусит язык, я сброшу его в воду.

– Не горячись, истинный мусульманин! – Джунаид-хан в душе ликовал, что хоть неотесанный рыбак щелкнул по носу наглеца. – Вы простите чужеземца… Он хорошо знает наш язык, да не усвоил наших обычаев. У них свинья, да простит меня Аллах, – изысканная еда…

Лоуренс тоже благодарно взглянул на рыбака: англичанин достиг, чего добивался, – его поведением возмутились, значит, о нем по побережью пойдут пересуды. Он на мгновение представил Мадера, его довольную улыбку.