Александр Дюма - Жозеф Бальзамо. Том 1

Из всех монахинь, до сих пор еще переживавших это событие, она одна не взгрустнула, когда тяжелые монастырские ворота, так недолго отворенные навстречу миру, скрипя повернулись на петлях и с шумом захлопнулись, отделив обитель уединения от мирской суеты.

Потом она призвала сестру-казначейшу.

— В течение этих двух суматошных дней бедные получали обычную милостыню? — спросила Луиза.

— Да, ваше высочество.

— Больных посещали, как обычно?

— Да, ваше высочество.

— Солдат, которые пошли на поправку, отпустили?

— Да, и каждый получил хлеб и вино, как вы и распорядились, ваше высочество.

— Значит, в обители все в порядке?

— Все в порядке, ваше высочество.

Принцесса Луиза подошла к окну и вдохнула свежее благоухание, долетавшее из сада на влажных крыльях сумерек.

Сестра-казначейша почтительно ждала, пока августейшей аббатисе будет угодно дать ей приказание или отпустить.

Одному Богу известно, о чем размышляла в этот миг принцесса Луиза, бедная высокородная затворница; она обрывала лепестки роз, что, поднимаясь на длинных стеблях, заглядывали в окно, и жасмина, облепившего все стены во дворе.

Внезапно дверь, ведущую в службы, потряс неистовый удар лошадиного копыта; настоятельница вздрогнула.

— Разве кто-нибудь из придворных вельмож остался в Сен-Дени? — поинтересовалась она.

— Его преосвященство кардинал де Роган, ваше высочество.

— Значит, это его лошади здесь?

— Нет, сударыня, они в конюшнях капитула аббатства, там, где он проведет ночь.

— Что же это в таком случае за шум?

— Сударыня, это лошадь чужестранки.

— Какой чужестранки? — спросила принцесса Луиза, тщетно роясь в памяти.

— Той итальянки, что вчера вечером попросила приюта у вашего высочества.

— Ах, да! Где она?

— У себя в комнате либо в церкви.

— Чем она занималась со вчерашнего дня?

— Она отказывается от любой пищи, кроме хлеба, и всю ночь молилась в часовне.

— Видимо, у нее много грехов! — заметила, нахмурившись, настоятельница.

— Не знаю, сударыня, она ни с кем не разговаривает.

— Как она выглядит?

— Красивая, лицо доброе и вместе с тем надменное.

— Где она была нынче утром во время церемонии?

— У себя в комнате, у окна. Я видела, как она пряталась за занавеской и вглядывалась во всех, кто входил, с такой тревогой, словно боялась увидеть врагов.

— Какая-нибудь дама, принадлежащая к жалкому свету, где я жила и царила… Просите ее ко мне.

Сестра-казначейша сделала шаг к двери.

— Да, а как ее зовут? — спросила принцесса.

— Лоренца Феличани.

— Не знаю никого, кто носил бы это имя, — задумчиво произнесла принцесса Луиза, — но неважно, приведите ее сюда.

Настоятельница уселась в старинное дубовое кресло, сделанное еще при Генрихе II и служившее девяти последним аббатисам монастыря кармелиток.

Здесь вершился тот грозный суд, перед которым трепетало немало бедных послушниц, уже неподсудных мирским властям, но еще не подчиненных церковным.

Мгновение спустя сестра-казначейша ввела уже знакомую нам чужестранку под длинной вуалью.

Принцесса Луиза устремила пронизывающий взгляд, которым отличался весь ее род, на Лоренцу Феличани, едва та вошла в кабинет; но на лице молодой женщины было написано такое смирение, такое изящество, она сама была столь возвышенно прекрасна, а в черных глазах ее, которые еще полны были слез, аббатиса прочла такую невинность, что первоначальное предубеждение тут же уступило у нее в душе место сестринской симпатии.

— Подойдите, сударыня, — промолвила принцесса, — и говорите.

Молодая женщина несмело приблизилась к ней и хотела преклонить колено.

Принцесса подняла ее.

— Вы зоветесь Лоренца Феличани, сударыня? — спросила она.

— Да, ваше высочество.

— И желаете доверить мне какую-то тайну?

— Да, я желаю этого больше жизни!

— Но почему бы вам не обратиться к исповеднику? Ведь в моей власти только утешить, а священник и утешает, и прощает.

Последние слова принцесса Луиза произнесла не вполне уверенно.

— Сударыня, я нуждаюсь только в утешении, — отвечала Лоренца, — а кроме того, я хочу рассказать вам нечто такое, что смею доверить лишь женщине.

— Значит, вы собираетесь рассказать мне нечто необычное?

— О, весьма необычное. Но прошу вас, выслушайте меня терпеливо. Повторяю, я могу открыться только вам, потому что вы могущественны, а я нуждаюсь в защите, хотя, быть может, один Бог на небесах в силах меня защитить.

— Защитить? Что же, вас преследуют? Вам угрожают?

— Да, ваше высочество, да, преследуют! — вскричала чужестранка с неподдельным страхом.

— Тогда, сударыня, подумайте вот о чем, — сказала принцесса, — ведь этот дом — монастырь, а не крепость; все, что волнует людей, проникает сюда лишь затем, чтобы здесь угаснуть; здесь нет никакого оружия, которое можно было бы пустить в ход против других людей; здесь не дом правосудия, силы или кары — это просто дом Божий.

— О, как раз этого я и ищу, — отвечала Лоренца. — Да, это дом Божий, и только здесь я смогу обрести покой.

— Но Господь возбраняет мщение. Разве мы сможем отомстить за вас вашему недругу? Обратитесь в суд.

— Перед тем, кого я страшусь, сударыня, судьи бессильны.

— Кто же он? — с тайным и невольным испугом спросила настоятельница.

Лоренца, исполненная таинственного возбуждения, приблизилась к принцессе.

— Ваше высочество, по моему убеждению, — произнесла она, — он один из тех демонов, которые ведут войну с человеческим родом. Их князь, Сатана, наделил их сверхчеловеческой силой.

— Да что вы такое говорите? — перебила принцесса, вглядываясь в посетительницу, чтобы увериться, что та в своем уме.

— А я, я… О, я несчастная! — воскликнула Лоренца, заламывая свои прекрасные руки, которые были бы под стать античной статуе. — Я оказалась на пути у этого человека! И я… я…

— Договаривайте.

Лоренца подошла еще ближе и шепнула совсем тихо, словно сама ужасаясь своим словам:

— Я одержимая!

— Одержимая! — вскричала принцесса. — Помилуйте, сударыня, понимаете ли вы, что говорите? Вы словно…

— Словно помешанная, не так ли? Ведь вы это хотели сказать? Нет, я не помешана, но могу лишиться рассудка, если вы меня оттолкнете.

— Одержимая! — повторила принцесса.

— Увы! Увы!

— Позвольте, однако, сказать вам, что вы во всех отношениях похожи на особ, наиболее взысканных Богом. Судя по всему, вы богаты, к тому же красивы, рассуждаете вполне здраво, и на вашем лице нет следов ужасного и непостижимого недуга, который зовется одержимостью.

— Ваше высочество, та зловещая тайна, которую я рада была бы скрыть от себя самой, таится в моей жизни и в приключениях, которые выпали на мою долю.