Анатолий Ковалев - Потерявшая сердце

— Увы, увы… Все это не в моей компетенции. Следствие назначает Сенат. — И Розенгейм с удовлетворенным видом защитил черного короля конем.

— Мне необходимо встретиться с этой заключенной, — твердо произнес гость.

— Свидания до вынесения приговора запрещены. — Белый король на шахматной доске заметался, был молниеносно атакован черной ладьей, и тоже не избежал шаха.

— Наплевать на запреты! — У бывшего гусара нервно задергался ус, он решил блефовать: — Елена Мещерская проходит у меня свидетельницей по важному делу, и я должен ее допросить!

— По какому делу? — тонко усмехнувшись, спросил Леонтий Генрихович, всем своим видом давая понять, что оценил уловку полицмейстера.

— Я не обязан перед вами отчитываться, — нахмурился Савельев.

— А я не обязан устраивать вам свидания с подследственной!

Ни один мускул не дрогнул на лице начальника тюрьмы. Розенгейм снова склонился над столом, его лоб прорезали морщины, и то потому, что он был озабочен тем, как спасти белого короля от мата. Однако в следующую минуту как белый, так и черный король подверглись более ощутимой опасности. Бывший гусар сгреб все шахматные фигуры, остававшиеся на доске, в свой массивный кулак и красноречиво поднес его к носу Розенгейма. Начальник тюрьмы вскочил с перекошенным от гнева лицом и закричал:

— Что за хамство?! Как вы смеете?! Вы младше меня по званию…

— А вы бросьте мне вызов, — холодно посоветовал Дмитрий. — Пистолеты или сабли — все равно. Одно я знаю точно, завтра здесь будет другой начальник тюрьмы…

Как известно, дуэль не терпит субординации и простой поручик может застрелить генерала, если вопрос зашел об офицерской чести. Розенгейм за много лет службы всячески избегал поединков, потому что они могли одним махом перечеркнуть все его карьерные достижения. Но сейчас он испугался за свою жизнь. Достаточно было заглянуть в черные, бешеные глаза сорвиголовы-полицмейстера, чтобы понять — этот застрелит и глазом не моргнет.

Леонтий Генрихович, набрав полные легкие воздуха, опустился обратно в кресло и сказал уже совсем другим тоном:

— Вы не знаете, господин старший полицмейстер, какие высокопоставленные лица замешаны в этой истории…

— Если я сегодня не увижусь с ней, — сквозь зубы отвечал Дмитрий, — то завтра в этой истории будет замешан сам министр полиции.

— Хорошо, — после длинной паузы произнес Розенгейм, — сегодня я разрешу свидание. Но в следующий раз вы должны будете предоставить мне соответствующие бумаги. С вашими связями нетрудно будет их достать!

Когда Елену привели в специальную комнату, отведенную для свиданий, Дмитрий вдруг осознал, что совершил очередную глупость. Здесь он не сможет броситься ей в ноги и молить о прощении, как рисовал в своих фантазиях, не сможет даже сказать, что венчание их было вовсе не потешным, а самым настоящим, и что по закону они муж и жена. Все это немыслимо, потому что рядом с деревянным лицом стоит надзиратель, а за дверью наверняка подслушивает и подсматривает Розенгейм. «Дурак! Надо было прежде вытащить ее из этой дыры!» — с опозданием подумал он.

Елена, узнав своего обидчика, содрогнулась и отвела взгляд. За все время разговора она ни разу не посмотрела на него, зато Савельев не сводил с нее глаз, изумляясь и ужасаясь тем переменам, которые произошли с красивой барышней, встреченной им не так давно в придорожном трактире. Бледная, как смерть, с заострившимся носом и провалившимися глазами, девушка была похожа на покойницу. Она зябко куталась в серый шерстяной платок, спускавшийся до самых колен.

— Здравствуйте, Елена Денисовна, — ласково сказал он. — Наконец-то я нашел вас.

— Напрасные хлопоты, — прошептала она.

— Нет, не напрасные. Я вытащу вас отсюда! — горячо произнес Савельев. — И сам займусь вашим делом, как обещал. Еще не все потеряно.

— Я не позволяю вам заниматься моими делами, — все так же шепотом отвечала графиня, опустив глаза в пол. — Оставьте меня в покое! Вы принесете мне новые страдания, лишний раз напоминая о моем позоре! Нам не о чем говорить.

Она поднялась со стула и нетвердой походкой пошла к двери. Платок сполз с плеч девушки, Елена поправила его, и тут Савельев увидел ее выпирающий живот. «Боже мой! — бросило его в пот. — Она носит моего ребенка!»

В проеме двери Елена вдруг обернулась. Савельев бросился к ней, но графиня выставила вперед руку, давая понять, чтобы он к ней не приближался.

— Ведь я совсем забыла, — произнесла она тусклым голосом. — Ваш Цезарь оставлен на постоялом дворе Стихарева, где-то за Малым проспектом, номер не помню… Заплачено только за месяц, не знаю, что с ним теперь… Бедный конь!

Вернувшись в камеру, Елена упала на нары и разрыдалась. Ей было жаль покинутого Цезаря, и душили злоба и обида на Савельева, который не стоил волоса из гривы своего коня.

В тот же день Дмитрий бросился к своему покровителю, но добиться встречи с Вязьмитиновым в эти дни было не так просто. Русская армия переживала не лучшее время.

Наполеон с новой силой обрушился на Европу, наши войска терпели поражение за поражением. Министр полиции по приказу императора взял под свой контроль все поставки на фронт, и застать его в кабинете было практически невозможно. Обращаться же самому в Сенат, чтобы ему поручили расследование инцидента в Павловске, без покровительства министра было бесполезно и даже опасно, если брать в расчет тех высокопоставленных лиц, о которых упоминал Розенгейм.

Цезарь, найденный хозяином по указанному адресу, был истощен до крайней степени. Суставы на его ногах распухли оттого, что коня полгода не выгуливали, блестящая прежде шкура покрылась струпьями. Он жалобно, тихо ржал, приветствуя хозяина ударами копыта о землю.

— Я знал, что за таким добрым конем придут, — сновал вокруг полицмейстера хозяин постоялого двора. — Сколько раз меня просили продать его, но я всегда говорил: «Нет, я берегу его для настоящего хозяина!»

— Лучше бы продал, чем издеваться над скотиной! — Савельев бросил в его сторону такой свирепый взгляд, что тот поперхнулся и умолк.

От Малого проспекта до управы полицмейстер шел пешком, ведя под уздцы еле перебирающего ногами Цезаря.

— Ничего, брат, — шептал ему Дмитрий, — мы с тобой не сдадимся. Выхожу тебя на чистом овсе с ячменем, поправишься, поскачешь лихо, как прежде. Выкрадем мы с тобой из тюрьмы Елену Прекрасную, как в сказке, и заживем все вместе…

Он говорил, что приходило в голову, только бы не разрыдаться на глазах у прохожих, а Цезарь ласково касался бархатными губами его уха, словно хотел поведать какую-то тайну.

Как маленький человек может оказать большую помощь. — Болтливый призрак. — Пора прозрения