Александр Дюма - Изабелла Баварская

Дофинцы, видя, что противник обратился в бегство, отрядили около двухсот человек под командой Жана Ролле и Пьеррона де Луппеля для преследования врага, который, пробежав, не останавливаясь и не принимая боя, шесть лье, у Пекиньи переправился через Сомму.

Все это время главные силы обеих сторон твердо удерживали свои позиции, сражаясь доблестно и упорно. Герцог был поражен двумя копьями: одно пронзило его оправленное сталью седло, другое, пробив щит, засело в нем, так что герцогу пришлось его бросить. Тут дофинский всадник схватил герцога и попытался стащить с седла. Герцог отпустил меч на темляк, обхватил дофинца за шею и, пришпорив своего могучего боевого коня, вырвал противника из стремян, как ураган вырывает дерево; доскакав до своих, он бросил дофинца наземь, и воины взяли его в плен.

Еще два человека творили в этом сражении чудеса: у дофинцев это был Потон де Ксантрай, отличившийся затем во время грандиозной осады Орлеана, а у бургундцев — новопосвященный рыцарь Жан де Виллен, о котором история почти не сохранила других упоминаний. Исполинского роста, в прочных фламандских доспехах, он сражался верхом на сильной лошади; сломав копье, де Виллен бросил поводья, схватил тяжелую секиру и, словно молотильщик на гумне, крушил дофинцев — воистину гомеровский герой!

Что до де Ксантрая, то он прорубил железную стену, которая тотчас сомкнулась за ним, но это его мало обеспокоило: длинный широкий меч сверкал и свистел в его руках, подобно мечу карающего ангела. Видя, что де Ксантрай вторгся в ряды бургундцев, Жан де Люксембург направил коня ему наперерез в надежде его остановить, но ударом своего страшного меча де Ксантрай разрубил ему шлем и раскроил череп. Бургундский военачальник рухнул, как подкошенный. Ле Мор, воин, следовавший за де Ксантраем, уже захватил Жана де Люксембурга в плен, но на помощь подоспел мессир де Вифвиль и попытался вырвать его из рук противника. Де Ксантрай бросился на смельчака, вознамерившегося отнять у Ле Мора его пленника, и первым же ударом меча отсек ему правую руку. Де Вифвиль упал радом с тем, кого пытался спасти, и Ле Мор, которому с двумя пленными трудно было бы справиться, добил де Вифвиля ударом кинжала в грудь.

Видя, какое замешательство внес де Ксантрай в первые ряды бургундцев, рыцарь Жан де Виллен двинулся было на него, но дофинец исчез в толпе врагов — так морская волна стирает след корабля на водной глади. Однако, разя своей страшной секирой, Жан де Виллен то и дело поднимался на стременах и возвышался над окружающими, так что де Ксантрай его заметил.

— Ко мне, дофинец! Ко мне! — кричал ему рыцарь, нанося все более страшные удары. Если его секира и не разрубала врага, то валила с ног как дубина.

Де Ксантрай пустил своего коня на того, кто бросал ему вызов, но, увидав перед собой целые ряды павших воинов и искореженные доспехи, рассеченные исполинской рукой, он, по-настоящему храбрый человек, на какое-то мгновение оробел. Он не хотел идти на верную гибель, и поскольку как раз в это время с фланга налетел Филипп де Савез, де Ксантрай устремился прямо ему навстречу. Филипп его заметил и тотчас поднял копье. Де Ксантрай был вооружен только мечом, и Филипп нацелил острие своего копья в самую грудь его лошади; железный наконечник вонзился в нее, и смертельно раненное животное опрокинулось, придавив всаднику ногу; де Ксантраю оставалось лишь сдаться в плен и назвать свое имя.

Эта атака бургундцев решила исход дела. Дофинцы, видя, что де Ксантрай упал, сочли, что он уже не сможет подняться, повернули лошадей и обратились в бегство. Герцог Бургундский почти два лье преследовал их по пятам, так что и его самого можно было принять за беглеца, если бы он с такою жестокостью не разил бежавших. Де Лонгеваль и Ги д’Эрли отставали от него не больше, чем на длину копья.

Победа в этот день осталась за бургундцами. Они потеряли всего тридцать человек, дофинцы же убитыми и ранеными потеряли четыреста или пятьсот человек. Вместе с де Ксантраем в плен попали многие знатные рыцари. Сражение это вошло в историю под названием «стычки при Монс-ан-Виме»: несмотря на его размах и последствия, оно не получило наименования битвы только по той причине, что на поле боя не развевались королевские знамена.

Тем временем по условиям договора английский король вступил в город Дре и, приказав изготовить в Ланьи-сюр-Марн все необходимые для осады орудия, с двадцатичетырехтысячным войском отправился осаждать город Мо. Комендантом там был побочный сын де Ворюса, а в гарнизоне насчитывалось около тысячи человек.

Во время этой осады, продолжавшейся семь месяцев, Генрих V узнал, что королева, его супруга, разрешилась сыном; младенец, которого она произвела на свет, через полтора года был провозглашен королем Французским под именем Генриха VI.

Город Мо оказывал упорное сопротивление. Сын де Ворюса был человеком жестоким, но отличался беззаветной храбростью. Однако помощь, которой он ждал от д’Оффемона, не подоспела, и сопротивляться далее гарнизон уже не мог: город был взят приступом. Осажденные бились за каждую улицу, за каждый дом. После того, как их выбили из одной части города, они переправились через Марну и укрепились на другом берегу. Английский король и там продолжал их упорно преследовать, не давая им передышки, пока всех не перебил или не взял в плен: земля была усеяна обломками копий и другого оружия.

В числе пленных оказался и де Ворюс, столь мужественно защищавший свой город. Король Генрих приказал отвести его к вязу, у которого сам де Ворюс совершил не одну казнь и который крестьяне прозвали «вяз де Ворюса». Там, без всякого суда, пользуясь лишь своим правом сильнейшего и победителя, король приказал отрубить пленнику голову, повесить его тело на суку, и, воткнув в шею его штандарт, насадить на этот штандарт отрубленную голову. Даже многие англичане роптали по поводу такой жестокости, ибо считали, что столь храбрый рыцарь недостоин подобной кары.

Примерно в это же время де Люксембург, в стычке при Монс-ан-Виме освобожденный бургундцами, овладел крепостями Кенуа и Эрикур; получив весть об этих победах, город Креспи в Валуа, а также замки Пьерфон и Оффемон, в свою очередь, сдались бургундцам.

И вот когда со всех сторон к королю Генриху шли известия о новых успехах, самого его в замке Венсен настигла болезнь. Развивалась она стремительно, и сам король первым понял, что эта болезнь смертельна. Он призвал к себе своего дядю герцога Бедфорта, графа Варвика и Луи де Робертсера и сказал им:

— Богу, как видно, угодно, чтобы я расстался с жизнью и покинул этот мир…

Потом он продолжал:

— Милый брат мой Иоанн, зная вашу верность и вашу любовь ко мне, я прошу вас быть всегда преданным моему сыну Генриху, вашему племяннику, и умоляю, пока вы живы, не заключать с нашим врагом Карлом де Валуа никакого договора, который мог бы ослабить зависимость герцогства Нормандского от Англии. Если шурин мой, герцог Бургундский, пожелает стать регентом королевства, я советую вам ему уступить, если же нет, оставьте регентство за собой. А вас, дорогой дядя, — обратился Генрих к вошедшему герцогу Эксетеру, — вас я назначаю правителем английского королевства, ибо знаю, что вы умеете управлять. Что бы ни случилось, не возвращайтесь больше во Францию, будьте наставником моего сына и из любви, которую вы питали ко мне, чаще навещайте его. Что касается вас, дорогой Варвик, я хочу, чтобы вы стали его учителем, всегда жили вместе с ним, им руководили и обучали его военному искусству. Вы — мой лучший выбор. И еще очень прошу не затевать никаких споров с моим шурином, герцогом Бургундским. Запретите это от моего имени и моему зятю Хемфри, ибо если между ним и вами будет какое-либо несогласие, дела королевства, идущие столь успешно, могут понести ущерб. И, наконец, не освобождайте из тюрьмы нашего орлеанского кузена, графа д’Э, господина де Гокура, равно как и Гишара де Шезе до тех пор, пока не подрастет мой сын. С остальными же поступайте, как вам будет угодно.