Александр Дюма - Асканио

Помпео, остановившись у дверей аптечной лавочки на углу улицы Чиавика, рассказывал почтенному аптекарю о том, как отважно он бросил вызов Бенвенуто Челлини. И вдруг он заметил, что на углу появился сам Бенвенуто, с горящими глазами и покрытым испариной лбом.

Бенвенуто даже закричал от радости, заметив своего врага, а Помпео запнулся на середине фразы. Было ясно, что сейчас произойдет нечто ужасное. Наемники выстроились вокруг Помпео и вынули шпаги из ножен.

Нападать в одиночку на тринадцать человек было безумием, но, как мы уже говорили, Бенвенуто отличался поистине львиной храбростью и не вел счета врагам. Выхватив из ножен небольшой острый кинжал, который всегда носил за поясом, он пробился в самую середину отряда, одной рукой вырвал шпаги у двух-трех врагов, другой повалил наземь нескольких наемников, да так ловко, что мигом добрался до Помпео и схватил его за шиворот; но наемники тотчас же тесным кольцом окружили Бенвенуто.

Все смешалось в рукопашной схватке: слышались крики, в воздухе мелькали лезвия шпаг; бесформенный живой клубок катался по земле. А спустя мгновение какой-то человек с победным кличем вскочил на ноги и нечеловеческим усилием, весь в крови, вырвался, торжествующе потрясая окровавленным кинжалом. Это был Бенвенуто Челлини.

Другой человек в предсмертных судорогах лежал на мостовой. Ему были нанесены две кинжальные раны: одна за ухом, другая возле ключицы, у самой шеи. Через несколько секунд он умер. Это был Помпео.

Любой на месте Бенвенуто, убив человека, спасался бы бегством, но Бенвенуто переложил кинжал в левую руку, зажал шпагу правой и с решительным видом стал ждать схватки с двенадцатью наемниками.

Однако сбиры и не думали нападать на Бенвенуто. Ведь тот, кто им платил, был мертв и, следовательно, платить не будет. И, оставив труп Помпео, они бросились наутек, как стая перепуганных зайцев.

В этот миг появился Асканио и, подбежав к учителю, обнял его. Юноша не поверил Бенвенуто и вернулся; но, хотя он и очень спешил, все же на несколько секунд опоздал.

Вместе с Асканио Бенвенуто пошел домой несколько встревоженный: не ранами, которые ему нанесли — они были легкие и на них он не обращал внимания, — а тем, что произошло. Полгода назад он отправил к праотцам Гасконти, убийцу своего брата, но избежал кары благодаря покровительству папы Климента VII; кроме того, смерть убийцы была как бы возмездием. Но теперь, когда покровитель Бенвенуто умер, положение стало более затруднительным.

Об угрызениях совести, конечно, не было и речи.

Да не составит читатель плохого мнения о нашем достойном мастере, который, убив одного, точнее, двух, а может быть, если хорошенько покопаться в его прошлом, и трех человек, так опасался сторожевого дозора, но отнюдь не страшился гнева Господня. Ибо в 1540 году летосчисления нашего этот человек был для своего времени обыкновенным человеком. Да это и понятно. В те времена люди не страшились смерти и сами убивали хладнокровно; мы и теперь смелы — но наши предки были отважны до дерзости; мы люди зрелые — они же были молоды. В те времена люди были так щедры, что совершенно беззаботно теряли, давали, продавали и отнимали жизнь.

Одного писателя, на которого долго возводили клевету, имя которого было синонимом вероломства, жестокости — словом, всего, что означает низость, — этого писателя, великого патриота и отважного человека, оправдали только в XIX веке, самом беспристрастном из всех веков в истории человечества. А ведь единственная вина Никколо Макиавелли заключалась в том, что он был сыном своего времени, когда все зависело от силы и успеха, когда люди уважали дело, а не слово и когда прямо к цели, не разбирая средств и не рассуждая, шли властитель Борджа, мыслитель Макиавелли и ювелир Бенвенуто Челлини.

Однажды в городе Чезене на площади нашли расчлененный труп Рамиро д’Орко. А так как Рамиро д’Орко был важной персоной и занимал видное положение в Италии, то Флорентийская республика пожелала узнать, кто же был виновником его смерти. Восемь членов синьории республики написали Макиавелли, своему послу, прося удовлетворить их любопытство.

Макиавелли ограничился таким ответом:

«Досточтимые синьоры!

Ничего не могу поведать вам о смерти Рамиро д’Орко, кроме того, что Цезарь Борджа — владыка, который казнит и милует людей по их заслугам.

Бенвенуто практически явился воплощением теории знаменитого политического деятеля Флорентийской республики. Гениальный художник Бенвенуто и властитель Цезарь Борджа воображали, что, по праву сильного, они стоят выше закона. Различие между справедливостью и несправедливостью в их глазах заключалось лишь в одном: возможно это для него или невозможно — понятия о долге и праве для них не существовало.

Человек мешал — человека устраняли. В наши дни цивилизация оказывает ему честь, покупая его. Но в те времена молодые нации были так полнокровны, что кровь пускали для здоровья. Нация сражалась с нацией, человек сражался с человеком по внутреннему побуждению, изредка — во имя отечества, порой — во имя дамы, а чаще всего — просто чтобы подраться. Бенвенуто объявил войну Помпео, как Франциск I — Карлу V. Франция и Испания вели поединок то в Мариньяно, то в Павии, не мудрствуя, не вдаваясь в объяснения, без пышных фраз, без жалких слов.

И гениальность проявлялась непосредственно, как врожденное качество, как неоспоримое превосходство, как божественное право; в XVI веке творчество было явлением естественным.

Однако не следует удивляться людям той эпохи, которые ничему не удивлялись. И, чтобы объяснить убийства, содеянные ими, их причуды, их выходки, воспользуемся выражением, все объясняющим и оправдывающим во Франции, и особенно в наше время, — «так принято».

Итак, Бенвенуто попросту делал то, что было принято: Помпео мешал Бенвенуто Челлини — и Бенвенуто Челлини устранил Помпео.

Однако полиция иногда собирала сведения о таких убийствах. Она остерегалась охранять человека, пока он был жив, зато иногда горела желанием покарать виновника его смерти.

Такое желание она и проявила, преследуя Бенвенуто Челлини. Вернувшись домой, он едва успел сжечь кое-какие бумаги и положить в карман несколько экю, как явились папские сбиры, арестовали его и препроводили в замок Сент-Анж, что послужило для Бенвенуто немалым утешением, ибо он вспомнил: в замке Сент-Анж все узники — дворяне.

Утешила и ободрила ваятеля и мысль, осенившая его, когда он вступил в замок Сент-Анж: человек, наделенный такой изобретательностью, какой был наделен он, так или иначе скоро отсюда выберется.

Поэтому, войдя в замок и увидев кастеляна, который восседал за столом, покрытым зеленой скатертью, и разбирал бумаги, Бенвенуто сказал: