Рафаэль Сабатини - Рыцарь Таверны

Солнце стояло высоко, когда он все же забылся беспокойным сном.

Позже, возвращая Кеннету его бумаги и объясняя для каких целей он употребил его плащ, Криспин воздержался от вопросов о Грегори Ашборне. Его сдержанный тон удивил Кеннета, который объяснял перемену в поведении солдата единственно желанием заставить его держать язык за зубами относительно бегства Хогана. Однако, что касалось данного вопроса, то Криспин спокойно и вежливо указал ему, что, ставя в известность о случившемся королевских стражников, Кеннет сам попадет в исключительно сложное положение. Частично из страха, частично поверив доводам Криспина, юноша решил умолчать об этом происшествии.

Впоследствии ему не пришлось жалеть об этом, потому что на протяжении всего изнурительного похода, в который они выступили на следующий же день после происшествия, его грубый спутник резко изменился, став более мягким и добродушным.

Он словно переродился. Исчезла его грубая манера разговаривать, перемежая речь крепкими словечками. Он меньше пил, играл и буйствовал, реже проводил время с сомнительными попутчиками, чем в прежние времена в Пенрите. Вместо этого он ехал спокойный и задумчивый, как ярый пуританин.

Кеннет начал находить его симпатию вполне приемлемой, принимая Криспина за кающегося грешника, осознавшего, наконец, всю глубину своих заблуждений. Так продолжалось до 23 августа, когда они торжественно вступили в город Ворчестер.

В течение недели после прибытия короля в Ворчестер отношения между Криспином и Кеннетом заметно улучшились. К несчастью, это произошло накануне драки, которая с новой силой всколыхнула ненависть, которую юноша питал к сэру Криспину и которую почти преодолел за последнее время.

Поводом к этому послужило одно событие, которое произошло в кабачке «Митра» на Хай-стрит.

Однажды в общей зале кабачка собралась довольно веселая компания кирасиров. Молоденькие корнеты из «Лесли Скотиш Хорс», которые ни в грош не ставили ни «Солени Лиг», ни Конвент, сидели плечом к плечу с прославленными кавалерами из отряда лорда Талбота. Молодые веселые шотландцы из «Питтискоти Хайлэндерз», позабыв наставления своих святых отцов о трезвости, теснились рядом с распутными повесами из бригады Дэлзелла и пили за здоровье короля и гибель корноухих крепкое канарское и мартовский эль.

Настроение было веселое, и в комнате звучал смех. За одним из столов сидел джентльмен по имени Фаверсхем, который вернулся прошлой ночью после неудачной вылазки, целью которой было пленение Кромвеля в Спетчли и которая из-за предательства — когда только Стюарта не предавали и не продавали? — провалилась. В этот момент он делился с окружившей его группой слушателей деталями поражения.

— Клянусь жизнью, господа, если бы не этот рыкающий пес сэр Криспин Геллиард, весь Мидлтонский полк был бы изрублен на куски. Мы стояли на Красном холме, подобно рыбе, угодившей в сеть, а со всех сторон, как из-под земли, вырастали отряды Лилбурна, окружая нас, чтобы уничтожить одним ударом. На нас двигалась живая стена стали, и в каждой руке был призыв сдаваться. Мое сердце дрогнуло, как дрогнули сердца многих из нас, и я уверен, что еще немного, и мы бы побросали на землю свое оружие — так мы были напуганы движущейся на нас армией. И тут внезапно, перекрывая лязганье стали и вопли пуритан, послышался громкий чистый голос: «Вперед, кавалеры!» Я обернулся и увидел этого безумца Геллиарда, который размахивал мечом, собирая вокруг себя солдат, воодушевляя их силой своей воли, мужества и голоса. Его вид взбудоражил нашу кровь, как глоток хорошего вина. «За мной, джентльмены! Бей их!» — пророкотал он. И затем, вознося молитвы к небесам, он обрушился со своим отрядом на пиконосцев. Его удар был неотразим, и над шумом битвы вновь зазвучал его голос: «Вперед, кавалеры! Руби их к чертям!» Корноухие попятились, и, как река, прорвавшая запруду, мы хлынули сквозь их ряды и двинулись обратно в Ворчестер.

Его рассказ был встречен криками одобрения и тостами во славу Рыцаря Таверны.

Между тем за соседним столом полдюжины весельчаков осыпали насмешками молодого человека с бледным лицом, который явно оказался здесь случайно и не к месту.

Поводом для насмешек послужило письмо, написанное женским почерком, которое Кеннет случайно обронил и которое поднял и вернул ему Тайлер. Шутки лились как из ведра, пока шутники в своем усердии не преступили грань приличий. Кипя от ярости и не в силах сдерживать себя более, Кеннет вскочил на ноги.

— Черт меня побери! — вскричал он, ударяя кулаком по столу. — Еще одна шутка, и тот, кто ее вымолвит, ответит мне за оскорбление!

Его внезапный порыв и неподдельная ярость, прозвучавшая в голосе и жестах, — ярость, столь комично гармонирующая с его щуплой фигурой и строгим костюмом, — на мгновение повергла всю компанию в молчаливое изумление. Затем грянул взрыв хохота, в котором больше других выделялся высокий голос Тайлера. Он держался за бока от смеха, и по его щекам катились две крупные слезы.

— Ай-я-яй, мастер Стюарт! — проговорил он задыхаясь. — Что бы сказал преподобный отец, глядя на вашу воинственность и слушая столь богохульные речи?

— Я знаю, что может ответить джентльмен пьяному трусу! — последовал необдуманный ответ. — Я повторяю, трусу! — добавил он, обводя компанию взглядом.

Смех стих, как только смысл оскорбления дошел до затуманенных вином умов. На мгновение все замерли, а затем разом навалились на Кеннета.

Это был подлый поступок, но нападавшие были пьяны, и ни один из них не считал Кеннета своим другом. В следующую секунду они уже били его распростертое тело, с него сорвали камзол, и Тайлер вытащил спрятанное у него на груди письмо, которое и явилось поводом к этой безобразной сцене.

Но прежде чем он успел развернуть его, раздался грубый голос, пригвоздивший дерущихся к полу:

— У вас весело, господа! Чем это вы занимаетесь?

В их сторону медленно направился высокий сильный мужчина, одетый в кожаную куртку, на голове которого красовалась широкополая шляпа с гусиным пером.

— Рыцарь Таверны! — вскричал Тайлер, и на его призыв «Слава герою Красного холма!» грянул мощный хор голосов.

Но по мере приближения строгое лицо сэра Криспина заставило их умолкнуть.

— Дай мне письмо!

Тайлер нахмурился, стоя в нерешительности; Криспин терпеливо ждал, требовательно протянув руку. Тщетно прапорщик оглядывался вокруг себя в поисках поддержки. Все его товарищи молча отступили назад.

Оставшись без помощи и не желая вступать в пререкания с Геллиардом, Тайлер с жалкой улыбкой вручил письмо. Тот взглянул на него и, вежливо поклонившись, повернулся на каблуках и покинул таверну так же неожиданно, как и вошел.