Нелли Шульман - Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая

Большое окно студии было распахнуто, вдалеке виднелся белый мрамор собора, снизу, с площади, доносились крики играющих в мяч детей.

Изабелла, — в простом, рабочем платье, с засученными по локоть рукавами, стояла у чертежной доски. Рыже-каштановые волосы были заплетены в толстые, падающие на спину косы. Она окунула перо в тушь:

— Как будто и не уезжала. Стоило прийти к синьору Макаруцци, он сразу мне работу дал. Интересно, — она погрызла перо, — я же помню, фасад церкви Сан-Рокко пятнадцать лет назад перестраивали, при мне еще. И уже ремонтировать надо. Хорошо, хоть квартиру я в порядок привела, — она взглянула на обтянутые свежими, шелковыми обоями стены и усмехнулась, вспомнив изумленный голос мужа: "Ты штукатурить умеешь?"

— Хорош был бы из меня архитектор, — отозвалась Изабелла, стоя на деревянном помосте, орудуя теркой, — если бы я не умела отделывать здания. Плитку на кухне я тоже переложу, я уже заказала новую. О, — она взглянула на холщовую сумку в руках мужа, — креветки. Я их с белой полентой сделаю. Жалко только, — она вытерла пот со лба, — что вы, инженеры, до сих пор не додумались — как провести трубы в дома. Летаем на воздушных шарах, а воду ведрами таскаем.

— Гидравлический затвор у нас уже есть, — Джованни опустил сумку и развел руками, — дело за малым — проложить трубы и поставить помпу. Я посижу, подумаю, — как это можно сделать. Все равно усадьбу в Мейденхеде перестраивать придется, раз теперь, — он подмигнул жене, — там трое детей будут расти. А это не опасно? — Джованни кивнул на помост.

— Обещаю, — протянула Изабелла, спускаясь, целуя его, забирая сумку, — сразу после венчания и палец и палец не ударю. Буду приезжать на стройку в носилках, и через тебя — разговаривать с десятником.

— Носилки еще завести надо, — нарочито озабоченно сказал Джованни. "И верблюдов, то-то в Мейденхеде удивятся. А летом, — он посчитал на пальцах, — летом еще ничего видно не будет. Тебе же в октябре рожать, так, что обвенчают нас, не волнуйся. В той приходской церкви, я тебе о ней рассказывал. Там дуб стоит — еще со времен Вильгельма Завоевателя. И будет у нас, — он нежно положил ладонь на плоский живот, — маленькая Сидония.

— Или Франческо, — Изабелла поднялась на цыпочки и поцеловала его куда-то в ухо. "Папа порадуется, мы ему напишем. Пойдем, — она подтолкнула мужа к кухне, — я буду поленту варить, а ты мне расскажешь о паровом двигателе".

— Твоя семья тут двести лет живет, — одобрительно сказал Джованни, оглядывая высокие потолки. "Еще со времен этого синьора Теодора, того, что из плена бежал. Отличный вид отсюда, на Сан-Марко. Сразу понятно, что живописец выбирал. И свет хороший, — он закрыл глаза и шепнул жене: "Нет, это не от воды. Это ты светишься".

Изабелла посыпала чертеж песком, и, разогнувшись, выглянула в окно. "Пьетро! — крикнула она. "Ужинать! Отец сейчас приедет".

— Иду! — отозвался рыжеволосый мальчик. Понизив голос, сжав кулаки, он велел второму — повыше и покрепче: "Повтори, что ты сказал!".

Тот сплюнул на булыжники площади: "Сказал, что ты трус, раз не хочешь с нами идти в гетто и драться с жидами. Трус и жид, вот ты кто. Сам же говорил, что твоя мать — еврейка. Жид! — презрительно добавил мальчик.

— Я верю в Иисуса! — звенящим голосом сказал Пьетро. "В Иисуса и Мадонну! Меня крестили. Это низко — драться с теми, кто слабее. Их же меньше, чем вас. А ты, — он взглянул на второго мальчишку — тупая свинья, вот и все".

— Сейчас ты у меня получишь, — угрожающе сказал его противник. Пьетро еще успел подумать: "Черт, папа же меня учил — надо разговаривать с людьми, а не бить их. Что же делать, если он и вправду — тупая свинья".

Он сидел на ступеньках лестницы, задрав голову, зажимая окровавленный нос. За его спиной раздался озабоченный голос: "Сыночек, ты, что же не поднимаешься?"

Изабелла посмотрела на испачканную в крови и пыли холщовую рубашку мальчика и ахнула: "Что случилось?"

Пьетро вдохнул запах роз и велел себе не плакать. Мальчик шмыгнул разбитым носом: "Они хотели идти драться с евреями, в гетто. Я сказал их вожаку, что он — тупая свинья, и что они все — дураки. А он меня назвал трусом и, — Пьетро вздохнул, — жидом. Но я ему два зуба выбил, мама, правда, — мальчик пошаркал ногой по полу, — они у него и так — шатались. Это не считается, — он грустно посмотрел на свою покрытую ссадинами руку. "И что теперь папе говорить?"

— Во-первых, — Изабелла присела и прижала его к себе, — очень даже считаются эти самые зубы. Во-вторых, папе мы скажем правду. Он только порадуется, сыночек. Я тоже, — женщина улыбнулась, — дралась, вот на этой самой площади. Пошли, — она потормошила Пьетро, — умоемся и переоденемся. Папа сейчас вернется, он обещал не опаздывать к ужину.

— Папа в университетской библиотеке занимается, — восторженно сказал Пьетро, поднимаясь на второй этаж. Гато терся об закрытую дверь. Изабелла, погладив его, рассмеялась: "Гулял, гулял, а к тушеной печенке — вернулся".

— Вкусно, — облизнулся Пьетро и с надеждой спросил: "А десерт, мамочка?"

— Ванильный крем с печеньем, — Изабелла поцеловала ссадину на его щеке: "Ты у нас молодец, Пьетро".

Мужчина и мальчик медленно шли по узкой набережной канала. Наверху, над крышами Каннареджо играл нежный, золотисто-зеленый закат.

— Мама уже свечи зажгла, с Ханеле, — понял Моше и покрепче взял отца за руку. Тот приостановился и ласково спросил: "Скучаешь по Иерусалиму, сыночек?"

Моше помолчал и прижался головой к боку отца.

— Ничего, — сказал он, наконец, — ничего, папа. Ты же со мной. Раввин тут хороший, и жена его тоже. Жалко только, что у них дети взрослые, мне и поиграть не с кем завтра будет. Ладно, — бодро добавил мальчик, — после молитвы найду кого-нибудь из ребят, что в ешиву ходят. А ты завтра будешь выступать, папа?"

Степан посмотрел куда-то вдаль и улыбнулся: "Буду. Ты слушай, и запоминай, потом тебе сюда ездить придется. Хочешь, пойдем, посмотрим на главную площадь? На ту церковь, что ты видел?"

Моше кивнул. Так и не отпуская руку отца, он ухмыльнулся: "Наши хозяева уже спать легли, этот рав — я сам видел, за обедом носом клевал".

— Доживешь до его лет, — отец потрепал его по прикрытой кипой голове, — сам такой будешь.

Они уже подходили к площади Сан-Марко, как Моше спросил: "Папа, а почему мы, евреи, в Святой Земле, не можем сами зарабатывать? Ведь ты каменщиком был, ты говорил мне".

Степан вздохнул: "Милый мой, если бы турки разрешили нам покупать землю, я бы сам первый это сделал. Ты же знаешь, наши мудрецы, в Талмуде — все работали. Но пока это невозможно, — он пожал плечами: "Остается ждать Мессии, как сказал Рамбам, благословенной памяти: "Я верю полной верой в приход Машиаха, и, несмотря на то, что он задерживается, я всё же каждый день буду ждать, что он придёт".