Петр Петров - Борель. Золото [сборник]

Газета хрустнула в костлявых пальцах Гирлана. В танцевальном зале роскошного ресторана «Савой» оркестр заиграл модный фокстрот. Сквозь зеркальные стекла дверей Гирлан видел, как вся в черном, с пышной прической прошла с каким-то восточным франтом счастливая Надежда Васильевна.

«Ненасытная самка», — подумал Гирлан, открывая дверь. Пьянящие звуки музыки, шелест шелков и ритмическое скольжение ног по паркету сегодня не волновали, не доходили до сознания.

— Едем домой, — отрывисто сказал он, когда Надежда нагнала в швейцарской.

— Но что случилось? А мне так весело!

— Можешь оставаться…

В глазах Гирлана был тяжелый блеск.

— Знаешь, я не закончила партии.

— Кончай.

Он неправильно надел шляпу и вышел. Это опять было нарушением ритуала. Тем не менее Надежда Васильевна поехала домой позднее.

По улицам уставшей Москвы замирали последние гулы. Гирлана Наденька застала за странной работой. Стоя около камина в нижнем белье, он рвал на клочья бумаги и с остервенением бросал их в огненную пасть топки.

Около порога громоздились чемоданы. Надежда Васильевна знала, что в них хранились чертежи, снимки и секретные материалы о золотодобыче.

Женщина присела на зыбкий диван. Мутные бороздки от растворившихся красок поползли по ее мерклым щекам. Поняла, что и прислуга отослана куда-то намеренно.

— Что с тобой?

Она попробовала подняться. Не взглянув, Гирлан ответил:

— Я уезжаю…

— Куда? А я?

— Тебе нужен паспорт…

Наденька отшагнула, как будто на нее надвигалось страшное чудовище. Лицо от пота покрывалось мутью. Блеск ослепительных столиц мира, салоны Европы и Нового света, так чарующе манящие маленькую, жадную до удовольствий женщину, померкли и растаяли. От настойчивого стука в дверь оба вздрогнули.

Гирлан подошел к чемоданам. Он ухватил их и тревожно взглянул на Надежду Васильевну. Стук повторился, нетерпеливость его передалась через обшитую цветной лайкой дверь. Надежда Васильевна сзади ухватила Гирлана за плечи, но он отбросил ее и, сунув в шкаф чемоданы, подошел к двери. Американский замок четко щелкнул. На пороге остановился шофер.

— Я подал, — спокойно сказал он.

В обезумевших глазах женщины перехлестнулись испуг и злорадство. Глаза Гирлана отталкивали пустотой. Это было накануне ареста Вандаловской и Зайцева. Через час, после отъезда Гирлана, была взята Наденька.

В зеленогривые сопки август вплетал золотые узоры. Осинники рдели однобокой брусникой. Смолевый запах дебри смешался с ароматом вызревающей малины. Тайга, очистившаяся от гнуса, шумела тихо, выглядела чище. Кусты черемушников гнулись от тяжести черных ягод.

Тайга была похожа на путника, собравшегося в дальнюю дорогу. Покой нарушали только неуемные белки и кедровки. Разжиревшие рябчики безмятежно кочевали по брусничникам.

В измокшей тужурке и сапогах Гурьян вернулся из леса. Вытянув из-за пояса глухаря, он подал добычу.

— На твое счастье, Таня, — сказал он. — А как в лесу хорошо! Уходить не хотелось.

— Это меня радует, — усмехнулась она, обняв мужа за мокрую шею. — Ты переоденься и садись обедать… Мы сегодня опоздали, а там есть маленький сюрприз…

— Какой?

— Сам увидишь… приходи скорее. — Она понизила голос. — Кстати, я хотела посоветоваться с тобой… Знаешь, мне кажется, Варваре живется трудно, а мы зарабатываем прилично… Вот я и думала, если бы ей производственный паек и наши ежемесячные отчисления… Только как предложить? Ведь она гордая.

Гурьян поморщился. Разговор о Варваре отогнал свежесть таежных впечатлений и радость близости, которую всегда ощущал около жены. Он протер стволы ружья и стряхнул с тужурки росные капли.

— Не огорчайся. Если не желаешь, то я сама устрою все, — продолжала она. — Можно поговорить с Катюшей, она большая умница.

— Нет, почему же… Я должен уладить…

Татьяна Александровна оглянулась от порога. Лицо ее было грустным, а глаза излучали покойную теплоту. Гурьян быстро шагнул и порывисто обнял ее.

— Ты не надулась? Обожди, пойдем вместе.

— Нет, я спешу…

— Ага, характер показываешь, — пошутил он.

— Нет, но мне вообще надоели бабьи разговоры… Ты, Гурьян, не можешь понять моего состояния. Для тебя все просто… Тебя не трогает, если дело касается моей чести, моего имени. А я не сплю ночей…

— И напрасно… Пусть при мне кто-нибудь тронет… Да я горло вырву… Ты оставь эту расхлябанность… Кому ты веришь? Всему активу, который дорожит тобой, или бабам?

— И все-таки, лучше бы нам уехать, чтобы жить и работать спокойнее…

День был прозрачный, насыщенный запахами боровых растений. Постройки нового поселка горели позлащенной пеленой.

Гурьян смотрел в окно и обдумывал. Он уже забывал о потрясениях, целиком уходил в работу, втайне обижался на жену за ее уныние. «Не любит ли она Антропова?» — снова подкрадывалась мысль.

— Таня, а если мы поедем лечиться?

— Обязательно нужно… Нужно как-то рассеяться. — Лицо Татьяны Александровны посветлело, она положила ему на плечи руки и улыбнулась.

После завтрака Гурьян нагреб в кошель муки и взял денег. Муку он поставил в корзину и, раздумывая, куда ее отнести, — к Кате или прямо к Варваре, — закрыл дверь.

Навстречу торопливо топал короткими шагами Стуков. Обнаженная голова секретаря отсвечивала, как полированная. Он не признавал летом фуражек, отчего старики-шахтеры прозвали секретаря «копченым».

— Куда это с поноской? — спросил Стуков.

Директор смущенно заулыбался.

— Алименты хочу предложить…

— Дело придумал… Людей забывать не надо… А знаешь, пришла телеграмма… Суд над вредителями будет.

— Вот тебе раз! — Гурьян вспомнил о «сюрпризе» и в душе подосадовал на жену. — Но к нам их привезут зря.

— Почему зря? — удивился Стуков.

— Застой опять получится, а у нас все дни на счету. (Гурьян имел в виду и жену, которой суд не доставит удовольствия.)

— Ну, нет, товарищ! Показательный суд — лучшая пропаганда по укреплению рядов рабочих и нашей партии… Ты что же, забыл о разных пеночкиных и алданцах? Брось, брат!

Гурьян понял, что поторопился с заключением, и заглянул в глаза секретаря.

— Согласен, Василий, — сказал он, — Запарился.

На площадке взапуски шумела детвора, тревожа криками И топотом бродивших по поселку кур.

— Тетя Варя! — громко закричала черноголовая Манька, восьмилетняя девчонка Бутова. — К тебе дядя муж!

— Тетя Варя, муж! — загремели ребята.

Поправляя красную косынку, раскачиваясь и запинаясь, Варвара шла между молодых сосняков. Гурьян заметил бороздки, изморщинившие ее лоб. Но похудевшая Варвара казалась подвижнее, моложавее. Она отчужденно глянула на корзину и усмехнулась: