Николай Свечин - Московский апокалипсис

— Давай положим его между нашими!

— Раны в живот и в грудь… — хмуро указал Ахлестышев. — Он уже не жилец. Лучше этого спасём.

И он стал осторожно подтягивать к себе молодого пехотинца с перебинтованным плечом, лежащего через трёх человек от окна. Раненый смотрел Петру в лицо и беззвучно молился.

— Почему этого? — рассердился налётчик. — Ну его к чертям! Тут таких вон сколько! Давай выходим Большого Жака!

— Ты не помнишь его? Это он носил Марфе с ребёночком еду в развалины.

— А, тот самый… — подобрел налётчик. — Порядочный человек! Надо спасать.

— Как бы нас тут самих не затоптали, — проворчал каторжник, уложив раненого под самое окно. — Русский если видит, что можно громить безнаказанно, очень делается недружелюбен… Ты готов?

— Готов.

Шум с улицы достиг предела. Дверь под сильным напором слетела с петель, и в коридор с дикими криками ворвалась толпа. Словно бурный поток, она стала растекаться по палатам. Пьяная озверелая чернь сразу же бросилась убивать раненых. Мёртвые тела немедленно обыскивались и обирались. У растерзанных людей выворачивались карманы, хищные руки лезли в сапоги — нет ли там золота… Бородачи с дикими лицами крушили всё подряд. Тут были уголовные, отсидевшиеся дезертиры, беглые колодники и мужики из самых дрянных. В толпе виднелись и синие чекмени казаков — втайне от командиров, они тоже пришли пограбить! Во главе убийц шествовал Лешак. Налитые кровью глаза «ивана» горели безумным огнём. Он махал свинцовым шаром на ремне, будто крестьянин цепом: шёл и дробил головы несчастным раненым. Эту жуткую вакханалию невозможно было остановить. Для усмирения такой орды требовались войска.

Ахлестышев застыл в страшном напряжении: вот-вот Лешак заметит своего старого недруга! Но «иван» остановился перед Большим Жаком и ухмыльнулся.

— Здоровый дядя… Ну-ка, а мы его сапогом!

И он поставил французу ногу на грудь. Бывший силач застонал и попытался схватить убийцу. Тот сладостно зажмурился, как перед получением удовольствия — и одним ударом раскроил Большому Жаку череп. Лекарь, стоящий позади Ахлестышева, вскрикнул и схватил своего заступника за плечо. «Иван» повернулся на крик — и увидал Петра.

— А…, — сказал он, заново раскручивая свою страшную гирю. — Твоё благородие… Вот и свиделись. Пора тебе за дядей, за бригадиром Повалишиным. Ух, как он кричал, когда я ему кишки выпростал! Щас и тебя налажу. Башку вот сплющу для курьёзу.

Но Ахлестышеву уже стало всё равно — не хватило сил терпеть такое… Вне себя от ярости он крикнул:

— Сволочь! Ты долго ещё будешь людей убивать?!

И, выхватив пистолет, выстрелил не целясь. У Лешака над переносицей образовалась большая дыра и он, взмахнув руками, повалился на спину. Громилы опешили, а Петра было уже не остановить. Выхватив палаш, он бросился на толпу. Чернь, смело убивавшая безоружных, смешалась и побежала. Ахлестышев в мгновение ока располосовал двух ближайших негодяев, и погнал остальных. Рядом шёл Саша-Батырь, круша всё вокруг огромным поленом. От его страшных ударов громилы летели по углам, будто городошные чурки.

— Твари! — кричал рассвирепевший каторжник. — Подонки! Где вы были, когда мы резались с французами? А теперь явились раненых добивать!? Теперь осмелели!? Не дам!! Убью сволочь!!

Потеряв вожака и весь авангард, толпа отхлынула к двери. Кое-кто поспешил улизнуть. Однако большинство не собиралось просто так отказываться от добычи. Чернь оправилась и начала перестраивать боевые порядки. Из её глубины послышались нестройные голоса:

— Ишь ты, хранцуза жалеет! А он нас жалел?

— Да их всего-то двое! Мни их, ребята!

— Заступники, мать его ети! Вот щас соберёмся да навалимся миром, тогда поглядим, чья возьмёт!

Видя, что громилы вот-вот перейдут в атаку, Ахлестышев с Сашей вернулись к своим раненым. Осмелевшие убийцы приблизились, готовые напасть. Вперёд вышел рослый парень с наружностью душегуба.

— Чево это они галманов защищают, а, товарищи? — обратился он к толпе. — Не просто же так. Видать, там золото!

Волшебное слово преобразило толпу — лица у всех снова озверели. Новый вожак крикнул:

— А ну…

Тут от окна раздался выстрел, и оратор упал, обливаясь кровью. Пётр оглянулся. На подоконнике сидел Отчаянов и торопливо заряжал дымящееся ружьё.

— Вот молодец Сила Еремеевич!

Чернь снова замешкалась. Вдруг из бокового коридора вышел осанистый мужчина с аннинской звездой на фраке и закричал властным голосом:

— Шильники! Прохвосты! Марш все отсюда! Я, генерал Тутолмин, приказываю вам немедленно очистить Воспитательный дом! В Москве снова русская власть! Кто не подчинится, пойдёт в тюрьму как разбойник!

Толпа было задумалась, но из задних рядов вылезли такие рожи, что не приведи Господь…

— Ты, енерал, иди, куды шёл. А мы уж вон с теми поквитаемся!

Тутолмина оттёрли к стене, и чернь опять стала выстраиваться для атаки. Ахлестышев поймал на себе взгляды французов. Те смотрели на него одновременно и с надеждой, и с неверием… Многие из них уже были убиты и ограблены. Но те, что лежали ближе к окну, находились как бы под охраной партизан. Жизни раненых зависели теперь только от их мужества… Как бросить беспомощных людей? Толпа убьёт в момент!

Ахлестышев отошёл к своим, ободрил притихшего лекаря, взял у раненых пару пистолетов и вернулся на позицию. Следом приковылял егерь, положил ствол ружья ему на плечо и прицелился в толпу. Батырь поднял над головой своё грозное полено. Три смельчака встали поперёк коридора и приготовились к вражеской атаке.

— Ну, кто первый к сатане на довольствие? — спросил Пётр. Он уже решил для себя, что скорее умрёт, чем будет наблюдать расправу над несчастными калеками. Хватит того, что они с Сашей не защитили Большого Жака… А ведь он помогал им спасти Ельчанинова!

— Мне вон тот рыжий нравится, — громко сказал Отчаянов. — С него и начну!

Рыжий оборванец немедленно укрылся в задних рядах. Чернь стояла в замешательстве, не решаясь напасть. Первых, понятно, эти трое положат — никому не хотелось оказаться в их числе. Топтание на месте продолжилось ещё некоторое время. Вдруг откуда ни возьмись, появились гусары! Два десятка солдат под командой офицера врезались в толпу — и та побежала… С гусарами пришёл и Ельчанинов. Он был уже в мундире и с двумя крестами на груди. Штабс-капитан посмотрел на побоище и горько покачал головой. Не меньше полусотни раненых были перебиты. Если бы не «отчаянные», толпа растерзала бы всех…

— Да, великий народ и в безднах падения не знает меры…

— Вовремя вы, Егор Ипполитович! — радостно сказал Ахлестышев. — А что за гусары с вами?

— Генерал Бенкендорф прислал. Его отряд вошёл в Москву и теперь воюет уже не с французами, а с уголовными. В городе бесчинства. Сейчас на улицах страшнее, чем было в первые дни нашествия. Будьте осторожны!