Владимир Прасолов - Золото Удерея

«Нешто не возьмут в товарищи», — невесело думал он. Раскурив трубку, пустил клуб горького дыма и огляделся. Работники разгружали повозки, кто-то присел рядом, попросил угостить табачком. Семен щедро отсыпал, даже не обратил внимания кому, в мыслях он был далек. Нахлынули воспоминания. В колышущемся пламени костра всплывали лица друзей. Бесшабашно веселых от первой удачи… Как они тогда были счастливы! Какие были мечты! Они нашли золото, этот фартовый звонкий металл. Нашли, преодолев за два года лишений и страданий тысячи верст, потеряв в том тяжком пути друзей. Чуть не голыми руками буровили эту землю. Нашли-таки! Много пролетело лет с тех пор. Чего только не было за те лета. Правду говорят: «Золото кормит, золото поит, золото голым водит!» Теперь он один остался из тех, кто были первыми в этих местах. Он не соврал, уже не само золото было главной причиной его стремления сюда. Нет. Как магнит притягивала его сама эта жизнь, не находил он места себе в другой. Как ни старался, не находил, не было в ней того духа и смысла, к которому привыкла его душа. Не было риска, не было ожидания удачи и чуда. Все это приходило только здесь, у этих костров, на этих ручьях и речках, в этой непролазной, кишащей мошкой и ноющей комариным гулом тайге.

— Семен, дело есть, — оторвал его от воспоминаний Матанин.

— Что за дело?

— Пойдем, показать хочу тебе кое-что.

— Дак меня позвать могут, — кивнул на шатер, где совещалось начальство.

— Тут рядом, идем, позовут, услышим.

— Пойдем, — согласился Семен, вставая от костра. — Чё там такое?

— Сам не пойму, может, ты знаешь, что за штуковина такая, может, в деле сгодится? Ясно, припрятал кто-то, а дерево-то упало, да и вывернуло тайник, — рассказывал Степан, пока они шли.

Недалеко от зимовья, у самого подножия уходящей вверх сопки, огромная сосна, упав, выворотнем своим действительно открыла чей-то тайник. Присыпанные песком, из ямы торчали какие-то металлические рычаги. Семен спрыгнул в яму, разгреб и, довольно улыбаясь Степану, пояснил:

— Хорошая находка, кто-то бутару припрятал, приспособление для промывки песков, дельная вещь. Вытащить надо, пригодится, коль плохо спрятали, а в этом году не забрали — пропадет механизм, жалко. — Семен вылез, отряхнулся и взобрался на ствол упавшего дерева. — Какая лесина умерла, вдвоем не обхватишь.

— Деревья, они же как грибы, вовремя не свалили — падают да и гниют без пользы.

— Не, друг, деревья как люди, в каждом дереве душа живая, и жизнью они своей живут, а приходит время — и умирают. С пользой для других. Все, что ими за жизнь накоплено от земли-матушки, ей же возвращают.

— Я смотрю, вы уже сдружились! — раздался голос Косых. Он стоял выше, прислонившись к стволу дерева, в руках — ружье, направленное в их сторону.

Наступила неловкая пауза.

— А где Авдеич, ты ж его должен был встретить? — спросил Матанин.

— А я его и встретил и проводил ужо, — как-то не по-человечьи улыбаясь дергающимся ртом, ответил Косых.

— Куда?

— А на тот свет, куда и ты сейчас пойдешь.

— Ты чё, Иван, плохо шутишь.

— Это вы со мной пошутковать надумали, да не по зубам вам Ванька Косых. — Он вскинул ружье и направил его на Матанина. — Клади, Матана, ружжо на землю! — Видя, что тот даже не шевельнулся, Косых прохрипел: — Клади, сказал! Боле повторять не буду!

Матанин, не отрывая глаз от Косых, медленно снял с плеча ружье и положил у своих ног.

— Отойди. Дальше, дальше отойди!

Косых быстро спустился и взял ружье.

— Чего тебе надо?

— От тебя ничего. А вот от дружка твоего новоиспеченного надо. Прямо сейчас, Семен, ты отдашь мне ладанку — и тогда идите с миром оба. Не отдашь добром, положу обоих и сам возьму.

Он с обеих рук направил на них ружья и взвел курки.

— Нет ее у меня, я тебе об том уже сказывал.

— Врешь, рожа варнацкая, нешто жизни не жалко за нее?

— Говорю тебе, нет ее у меня.

— И где ж она?

— Это не твое дело.

— Нет! Это мое дело! Вы, суки, меня предали! Теперь это только мое дело! Где она, говори, иначе класть вас буду!

— Ты чё, Иван. Мы ж свои… — начал говорить Матанин и, быстро выхватив из сапога нож, мгновенно метнул его в Косых.

Одновременно с этим прозвучал выстрел. Семен тоже кинулся в сторону Косых, но горячий удар откинул его навзничь. Звука выстрела он услышать не успел.

— От суки!!

Косых вырвал из плеча нож Матанина и бросился к лежавшему Семену. Он разодрал на нем рубаху, кроме медного креста на шее ничего не было. Он вывернул все карманы, тоже ничего.

— От суки… — прохрипел он, вытер руку, вымаранную кровью Семена, и быстро пошел в сопку. Через минуту он был уже на тропе.

«Зашевелились, — услышав шум со стороны зимовья, подумал он. — Ничё, я вам сейчас подарок оставлю…» Косых шагнул и вдруг почувствовал, как что-то, скользнув по сапогу, дернулось, увидел, как со свистом рассекая воздух ветвями, взметнулась крона березы. Он в изумлении остановился. Его мозг как будто в замедленном состоянии соображал: «Как это может быть?!»

Не веря происходящему, по инерции сделал еще один шаг — и страшной силы удар, проломив грудину, размозжил его сердце. На искаженном от боли лице так и застыл немой вопрос: «Как это?..»

Фрол сбежал вниз и увидел лежавших у выворотня Семена и Степана. Он кинулся к Семену, одного взгляда на Матанина хватило, чтобы понять, — он был мертв. Жакан из ствола Косых просто раздробил его голову. Семен был жив. Мелкая дробь, едва пробив кожу, не вошла глубоко, так и синела под ней кровоточащими бусинами во всю грудь. Ружье Матанина на рябчиков снаряжено было, он их по дороге десятка полтора набил. Это и спасло Семена от гибели. Семен очнулся, но еще не пришел в себя и долго не мог понять, что с ним произошло. Он с удивлением смотрел на Фрола, который с треском рвал полосами свою рубаху.

— Чё случилось-то? — Семен попытался встать.

— Лежи ужо, щас перевяжу кровищу.

Только тут Семен все вспомнил:

— Косых, сволочь, стрелял…

— Знаю, немного я не успел, ты прости…

— Что со Степаном?

— Наповал.

— Жаль…

— С чего тебе его жаль? Он же твоих товарищей порезал…

— Он за меня встал, а за прошлое я простил его, знаешь, Фрол, он другим стал…

— Это ты, Семен, стал другим, потому и он изменился. Дай-ка я эти лохмотья с тебя сниму.

Со стороны зимовья сквозь заросли продирались люди. Первым на них вышел Пахтин.

— Елы-палы! — только и сказал он, увидев распластанного на земле Матанина. — Кто их?

— Косых за ладанкой приходил, — слабо улыбнувшись, ответил Семен.

— Глянь, он еще шутит, значит, жив будет. Где эта сволочь? Куда ушел?

— Не видел я.

— Знаю я, куда он пошел, — ответил молчавший до того Фрол. Он уже забинтовал грудь Семена и травой вытирал свои руки от крови.