Юрий Иванов-Милюхин - Разбойничий тракт

– Зря я последнюю дочь Ахмет-Даргана пожалел, – сунулся лицом в кулаки хозяин дома. – Тогда бирючонка этого отдали бы на воспитание в чужую семью.

– Какая разница?! Они тоже напомнили бы ему о кровной мести. У них это закон.

– Оно так, да не совсем, – Дарган поломал пальцы на руках. – Не о себе беспокоюсь… Не вовремя сейчас затевать поединок с каким-то малолетком. Средний сын Захар вот-вот с учебы вернется, за ним другие пойдут.

– Беда никогда не приходила вовремя, – вздохнул Гонтарь и, помолчав, добавил: – Может, и правда старшую дочь главаря абреков надо было сгубить, чтобы одним кровником стало меньше. Это она науськивает своего сына, мол, мужчина он или нет.

– Что же раньше не решалась? Бирючку уже двадцать с лишним годков стукнуло.

– Видать, внучонка дожидалась. Если что, тот вырастет и пойдет мстить за троих сразу – за прадеда, деда и отца.

– Так оно и есть. Как говорится, чему быть, того не миновать, – облегченно вздохнул Дарган, будто с разгадкой тайны с души у него свалился камень, немало лет не дававший свободно дышать. – А ведь я держал ее жизнь в кулаке, в ногах валялась, мол, старшенькому всего два годика, второго дитенка чуть не грудью кормит, а третьим беременна.

Казак вспомнил, как старшая дочь Ахмет-Даргана вместе с несколькими абреками устроила засаду на дороге, ведущей на кордон, по которой станичники ездили нести цареву службу. А после боя узнал, что каждый его шаг был под контролем Ибрагима, подсобника в армянской лавке, передававшего сведения о казаках через лазутчиков. Но тогда небо показалось с овчинку.

Кровники притаились по бокам тропы. Когда прозвучал первый выстрел, Дарган проворно нырнул под брюхо коня, он знал, что в таких случаях это единственный способ остаться в живых. Пули завизжали со всех сторон, сбивая с седел казаков, спешивших с ним в секрет. И завертелась кровавая карусель, в которой каждый заботился только о своей жизни.

Станичники вспарывали конскими грудями стену камыша по обеим сторонам тропы, стараясь достать чеченцев острыми клинками, но горцы в тот раз выбрали выгодную позицию. Они стреляли с приличного расстояния, кроме того, разместились не как обычно – все в куче, а растянулись в линии, предложив казакам разбираться с каждым в отдельности.

Этот прием принес свои плоды, скоро ни одного из товарищей Даргана не осталось в живых, лишь осиротевшие лошади метались по зарослям камыша. Чтобы выскочить из-под обстрела, Дарган принудил кабардинца проскакать вперед, а сам, свалившись на землю за сухостоем, пополз обратно. Грудь его разрывалась от лютой ненависти к разбойникам, заставляя поставить на кон саму жизнь.

Он дождался, когда бандиты занялись осмотром одежды убитых и ловлей лошадей. Один из них забрел в чащобу. Хищно раздувая ноздри, чеченец чуть не на четвереньках перескакивал от одного убитого к другому, не уставая сверлить камыши злобным взглядом. Он отошел от горячки боя и теперь им владело лишь одно желание – жажда наживы.

Это первобытное чувство его и сгубило. Наткнувшись на кинжал с серебряной рукояткой и в серебряных с чернью ножнах на поясе одного из убитых казаков, он дико всхрапнул, забыв про осторожность, и распрямился, поднося оружие к лицу, заросшему крашенными бородой и усами.

Кинжал действительно был изумительной работы кубачинских мастеров, с драгоценными камнями и вставками из золота. Принадлежал он другу станичного сотника уряднику Ястребцу, недавно породнившемуся с дагестанскими кумыками путем женитьбы на горянке из их племени. Теперь урядник раскидал руки в стороны и неподвижным взглядом омертвевших глаз рассматривал чистое небо над непокорным своим чубом.

Абрек расставил ноги, со счастливой улыбкой на вмиг преобразившемся лице начал озираться вокруг, всем видом показывая, что для него добыча является смыслом жизни. Некоторое время Дарган с ненавистью следил за противником, он ощущал, как закипает в его жилах кровь, как мускулы на скулах перехлестываются, словно стягиваются бычьими сухожилиями, заставляя рот растягиваться в белую линию. Затем с расстояния в несколько сажен он метнул свой кинжал.

Казак сумел попасть острием прямо в сердце, чеченец подавился воздухом и упал на землю как подрубленный. Это был рослый горец с обритым черепом, в синих штанах и красной рубахе под замызганной верхней одеждой. Вытерев лезвие о его бешмет, Дарган остервенело сплюнул под ноги, камышовой кошкой проскользнул до следующего противника и затаился на несколько моментов, пытаясь сбить бурное дыхание.

Когда второй абрек настроился переходить на другое место и уже перенес тяжесть тела на одну ногу, тем самым на мгновение потеряв устойчивость и ловкость, кинжал казака снова оставил в полете лишь моментальный высверк и по рукоять вонзился в спину врага.

Абрек свалился на сухостой, не издав ни единого стона. Обличьем он был похож на своего товарища, может быть, являлся его родственником, но рассуждать по этому поводу не было времени. Борьба не на жизнь, а на смерть, идущая на маленьком клочке земли, расположенном на левом берегу Терека, не позволяла особо размышлять и заставляла совершать самые дерзкие поступки.

Дарган прицелился из пистолета еще в одного противника, едва удерживая рвавшийся наружу крик ярости. Выстрел побудил бандитов остолбенеть, теперь их насчитывалось всего двое, если не брать в расчет женщины в темных одеждах, закутанной в них по самые глаза.

Пока абреки приходили в себя, Дарган успел перекинуть ружье на грудь и послать пулю в лоб одному из них. Второй присел на корточки, суетливо задергал пальцем спусковой крючок. От страха он запамятовал, что перед этим сам разрядил ружье. А казак уже рвался к нему, воздев шашку над головой, он с лету полоснул по шее, прикрытой воротником бешмета, разрубая позвонки и сухожилия до самого горла, ударившего фонтаном крови.

В этот момент Дарган вдруг почувствовал, как что-то толкнуло его в правую руку, вмиг ослабив струной натянутые мышцы. Звука выстрела он не слышал, но осознал, что заряд послала именно эта женщина, замотанная платком. На лету перехватив клинок в левую руку, он в несколько прыжков преодолел расстояние до нее, стремясь попасть острием под подбородок. Только в последний момент какая-то сила заставила его искривить полет лезвия, направив его мимо женщины. Дарган остановился, он знал наверняка, что перед ним старшая дочь Ахмет-Даргана и что лучший выход из положения – не оставлять кровницу в живых. Но он понимал и другое, что на бабу оружия больше не поднимет.

Чеченка упала на колени, обхватила его ноги цепкими пальцами.

– Не губи меня, Дарган, ведь мы с тобой одной крови, – словно в молитве с воем закачалась она, платок развязался, светло-русые волосы накрыли умоляющие серые глаза, нос и губы. – Поднимать руку на родственника – большой грех.