Филип Раш - Леди удачи

Мэри пыталась побудить их к действию, постоянно намекая, что их предали, но один вид солдат губернатора в красных мундирах лишал бывших пиратов присутствия духа. Все они жалели о своей потерянной свободе, но перед лицом закона, так прочно воцарившегося на их глазах на Багамах, они чувствовали себя беззащитными и ограничивались тем, что сидели без дела в пивных и с ворчанием посасывали ром, вспоминая о прошлых днях и приключениях. Мэри с расчетом обильно угощала их выпивкой, пока наконец не поняла тщетность этого и не решила приберечь свои деньги. От них можно было в изобилии услышать россказни об их отваге и воинственные клятвы, но ожидать чего–то большего, что могло бы приблизить ее к цели, было бесполезно.

Рожденная для постоянного движения, Мэри вынужденно проводила бесконечную череду дней в полном бездействии. Потерпев неудачу в попытках украсть судно и собрать команду и убедившись, что пути к бегству с Нью–Провиденс нет, она поняла, что ей придется выйти в море на обычном торговом корабле.

Неудачи были тем более обидны, что Мэри ясно видела возможности, которые ей приходилось упускать. Великобритания объявила, что море наконец очищено от пиратов. На свободе оставались лишь Тич, Рэкхэм и еще несколько отщепенцев. И купцы со всего мира поверили слову Великобритании: из всех портов Европы и Азии, из Южной Америки и Африки начали выходить в море все новые корабли. Богатства, которые Испания имела в Мексике, перевозились домой в огромных неуклюжих галионах, представлявших из себя легкую добычу для любого пиратского судна, капитан которого знает свое дело. Мэри чувствовала, что кое–что знает о своем деле, и мысленно проклинала Энн Бонни за ее ревность, понимая, что сейчас она могла бы счастливо бороздить с Джеком Рэкхэмом моря среди столь богатой добычи. Она знала, что пиратство вот–вот подойдет к концу, но огромное количество богатств, которые переправляли сейчас по всем направлениям купцы всех стран мира, могло бы соблазнить столь многих морских волков вернуться к своему промыслу, что пиратское ремесло должно бы встретить новый расцвет. Но Мэри готова была спорить на золотую гинею, что Джек Рэкхэм не пользуется такой благоприятной возможностью. Он наверняка прожигает жизнь в свое удовольствие, обнимая Энн Бонни одной рукой и сжимая кружку рома в другой.

Но, очевидно, новое поколение пиратов должно было появиться не на Нью–Провиденс. Ничто не могло растормошить этих людей, как будто загипнотизированных решительными действиями Вудса Роджерса. С того дня, как он с презрением пропустил без внимание ядро, пущенное в него Джеком Рэкхэмом, когда они с капитаном Вейном бежали из гавани, этот человек получил над обитателями острова огромную власть. Мэри пыталась спорить с ними, убеждая, что горстку его солдат нетрудно победить, но перевоспитанные пираты слишком боялись длинных рук Англии и английского флота. Раньше их мошеннический образ жизни оставался безнаказанным, потому что флоту казалось полезным иметь в запасе мощную силу пиратов и буканьеров, которых можно было призвать на помощь во время войны с Испанией и Францией, но новый король решил изменить положение вещей. Возможно, причиной было то, что жирный немец никогда не смог бы сам стать моряком, а потому был попросту не способен понять, что моряк должен быть выше закона, по крайней мере, английский моряк. На Провиденсе считалось, что преследование пиратов — это первый признак упадка Англии. Как бы то ни было, бывшие пираты предпочитали продолжать свое, пусть даже жалкое, существование тому, чтобы отплясывать танец на нок–рее.

Но в одном вопросе страх перед губернатором не мог управлять ими. Убедить пиратов сражаться против своих бывших товарищей стоило крайнего труда. Около пятидесяти кораблей, снаряженных для погони за Джеком Рэкхэмом и Тичем, без дела стояли в гавани — губернатор не мог набрать команды для них. Угрозы и просьбы оказались равно бесполезны, но, поскольку бывшим пиратам приходилось с каждым днем все туже завязывать пояса, деньги в конце концов все–таки возымели свое действие. Вудс Роджерс пообещал награду в пять гиней, затем в десять, в двадцать и, наконец, в двадцать пять — лишь после этого ему удалось собрать достаточно людей для одного небольшого шлюпа. Командование было поручено Джону Огеру, который, как показалось Мэри, с самого начала неохотно принял помилование от короля. Она верила, что если ей удастся сблизиться с этим человеком, она сможет убедить его вернуться к прежнему образу жизни, и уже подумывала о том, не записаться ли самой на его шлюп. Но, руководствуясь каким–то инстинктом, Мэри не сделала этого, что, как выяснилось впоследствии, спасло ей жизнь.

Очень скоро она узнала, что ее сомнения были весьма основательны. На Нью–Провиденс дошли новости о том, что через два дня после отплытия Огер и его товарищи повстречали два шлюпа с богатым грузом, и, не в силах противиться старым привычкам, напали на них и забрали денег и товара на сумму более пятисот фунтов. После этого, вспомнив суровое лицо губернатора сэра Вудса Роджерса и сомневаясь, что он будет рад услышать об их успехах, они повернули корабли и отправились прочь, направляясь к Эс–паньоле и надеясь больше никогда не оказаться на Багамах, где воцарилась столь странная власть, устанавливающая банки и ростовщичество даже на Провиденсе — месте, которое могло бы быть раем. Но судьба отвернулась от них: яростный торнадо настиг их в пути, и, потеряв мачту, они были отнесены к одному из необитаемых Багамских островов, где их шлюп потерпел окончательное крушение. Большинству пиратов удалось выбраться на берег, и они расселились в лесах на этом острове, но вскоре об их бедствии прослышал бдительный Роджерс. Он послал к ним вооруженный шлюп, капитан которого разыскал их и взял на борт, сказав много приветливых слов и дав немало ободряющих обещаний. Изможденные жизнью в лесах, пираты были готовы поверить во что угодно. Капитан заковал их в кандалы и отвез обратно на Нью–Провиденс, где все одиннадцать уцелевших были арестованы до разбирательства в форте.

Ни у кого не возникало сомнений, что на этот раз пощады не будет — Роджерс не любил тратить время даром. В Адмиралтейском суде Багам состоялся процесс, в ходе которого десять из них были признаны виновными и приговорены к немедленному повешению.

Всех десятерых тотчас же вывели из зала и расставили на стене форта, накинув им на шеи веревки. Их бывшие товарищи молча наблюдали за происходящим снизу, и стоявшая в толпе Мэри внезапно почувствовала, как волна симпатии прокатилась между зрителями и осужденными. Один из бунтарей, некий Деннис Мак–Карти, казалось, тоже ощутил это. Это был крепкий ирландский парень с копной рыжих волос и белоснежными зубами, известный как хороший штурман и профессиональный боксер. Потрогав веревку, обвязанную вокруг его шеи, он спросил угрюмо молчавших пиратов, нравится ли им его новый воротник, и предсказал, что многим из них предстоит смириться с подобной модой. Весело, как будто не испытывая никакой злобы, он обозвал их плаксивыми, малодушными, пресмыкающимися трусами за то, что они переметнулись на сторону короля в то время, когда моря так изобилуют богатой добычей.