Юрий Шестера - Холод южных морей

— Запомни на будущее, Матвей, — назидательным тоном произнес тот, — каждый сверчок должен знать свой шесток! И никак иначе. Другого не дано.

Андрей Петрович вздохнул с облегчением — инцидент, слава Богу, был исчерпан. «А ведь прав был Фаддей, что нельзя давать поблажку нижним чинам, даже если они и выделяются своими талантами из общей массы».

— А мы, Андрей Петрович, пойдем, пожалуй, с Романом да поищем кенгуру к обеду.

— Добро, Дмитрий Николаевич, только возьмите с собой Федора и Степана. Рядом кенгуру что-то не видать, а тащить его издалека как раз и будет сподручнее матросам.

Этим Андрей Петрович как бы подчеркнул неизмеримую дистанцию между нижними чинами и их благородиями.

Угрюмый, подавленный произошедшим Матвей молча снимал шкуру с утконоса. «И надо же было такому случиться, — переживал он. — Был уважаемым человеком на шлюпе, ведь сам капитан не раз хвалил, да мало того, отвалил такую уйму деньжищ, которая и не снилась. И понесло дурака. Возгордился… Дошел до того, что стал упрекать при всем честном народе господина лейтенанта, которому и в подметки-то не гожусь. А теперь… Даже Андрей Петрович, мой учитель и покровитель, на которого я, как на Бога, молюсь, после этого происшествия как бы между прочим обронил: “Я думал, ты поумнее, Матвей”», — и слезы раскаяния застлали глаза, мешая работе.

«Переживает вестовой, — отметил Андрей Петрович, сидевший на пне, занимаясь своими делами и изредка поглядывая на Матвея. — Ничего, это полезно. Это урок на всю его оставшуюся жизнь».

— Андрей Петрович! Андрей Петрович!! — неожиданно позвал озадаченный Матвей, сразу позабывший про все свои невзгоды. — Гляньте-ка на это чудо!

Сняв шкуру, он, как всегда, начал вскрывать тушку и вдруг обнаружил в ее брюшной полости два яйца. Это-то и поразило его.

— Сейчас сентябрь, то есть время размножения утконосов, — разъяснил ученый. — Это самка. Вскоре она отложила бы эти яйца в норе, из которых бы и вылупились детеныши. Ведь утконосы являются яйцекладущими животными, как, например, и ехидны, которых у нас пока нет, так как они ведут ночной образ жизни.

— Ну и ну, — удивился Матвей, преданно глядя на Андрея Петровича.

Через некоторое время вернулись охотники, притащив добытого кенгуру. Матросы споро налаживали костер с таганком, в то время как Матвей свежевал тушу.

А тут явился и Макар, неся на рогульке полдюжины убитых змей. Оставив в сторонке свои трофеи, он положил перед Андреем Петровичем довольно увесистую холщовую сумку.

— Я тут здорового ежика прихватил с собой на всякий случай, — небрежно сказал он, опуская руку в сумку.

— Стой! — неожиданно крикнул Андрей Петрович.

Макар удивленно вздрогнул, но руку из сумки все-таки выдернул.

— Это, Макар, не ежик, а ядовитая ехидна! — пояснил ученый, вытирая пот со лба. — Вываливай свою находку на землю.

Это действительно было животное, очень похожее на ежа. Подошли остальные члены группы, привлеченные громким восклицанием Андрея Петровича.

— Отличия от ежа, — стал объяснять ученый, — более длинные острые иглы и, как правильно отметил Макар, гораздо большие размеры. Но главное не в этом, — Андрей Петрович прижал ехидну коротким сапогом, которые носили все члены группы как средство против ядовитых змей, к земле. — Видите, на задних лапах шпоры, как у петуха? Так вот ими-то она и жалится подобно гадюке. Ты, Макар, как ее засунул в сумку?

— Да очень просто. Увидал в кустах местечко, где любят прятаться ползучие гады, пошарил его рогатинкой, а там на тебе — ежик! Колючий, зараза! Подставил к его морде раскрытую сумку и запихнул сапогом.

— Слава Богу, что не схватил его руками.

— Да мы завсегда так ловили ежиков в деревне.

— Ну что же, друзья, — подвел итог Андрей Петрович. — У нас с вами благодаря сегодняшним трофеям почти полный комплект новоголландских животных. Поэтому задержимся на стоянке несколько дней, пока Матвей окончательно подготовит все шкуры, и будем возвращаться на шлюп.

Уже подходили к прибрежной бесплодной зоне, когда после последней удачной охоты на кенгуру задорный гардемарин с озорным блеском в глазах предложил:

— Андрей Петрович, а не прихватить ли нам с собой на шлюп молодого кенгуренка?

— Это еще зачем?! — опешил ученый.

— Он забавный, вот пусть матросы и потешаются с ним.

Андрей Петрович озадаченно посмотрел на лейтенанта.

— А почему бы и нет. Роман, конечно, известный выдумщик, но эта идея лично мне тоже по душе, — поддержал тот гардемарина, загораясь охотничьим азартом.

К всеобщему удовольствию команды довольно большой кенгуренок быстро прижился на шлюпе, был как ручной и, к великой радости боцмана, чистоплотным. Ел все, что ему давали, не требовал особого присмотра и часто играл с матросами на верхней палубе. Унтер-офицер, служивший некоторое время на английском флоте, пытался боксировать с ним, и тот к восторгу публики, стоя на задних лапах и опираясь на мощный и длинный хвост, лихо отбивался передними.

— Я бы и сам с удовольствием побоксировал с ним, — мечтательно заметил лейтенант Торсон, наблюдая за «поединком» кенгуренка с унтер-офицером. — Ведь мы с Кюхельбекером иногда баловались этим делом.

— С каким это еще Кюхельбекером? — недоуменно спросил Беллинсгаузен.

— С лицейским другом Пушкина, автором поэмы «Руслан и Людмила», которую он переслал мне в Порт-Жаксоне вместе с корреспонденцией, присланной для экспедиции из Петербурга, в единственном экземпляре, и мы, офицеры, успели замусолить ее страницы, перечитывая. Горячий и увлекающийся новыми идеями молодой человек.

— Смотрите, молодые увлекающиеся люди, не добалуйтесь с новыми-то идеями, — буркнул капитан.

«Как накаркал!» — злился на себя несколько лет спустя Фаддей Фаддеевич, вспоминая об этом разговоре после разгрома восстания декабристов на Сенатской площади, среди которых были и Кюхельбекер с Торсоном. Ведь он всегда выделял этого прекрасно образованного лейтенанта среди офицеров шлюпа «Восток», как в свое время Крузенштерн выделял и его, мичмана Беллинсгаузена, среди офицеров шлюпа «Надежда».

При продвижении на юг усиливались западные ветры, и шлюп стало раскачивать все сильнее и сильнее.

— Только входим в «ревущие сороковые», — пожаловался как-то Фаддей Фаддеевич, — а нас уже болтает из стороны в сторону, как дерьмо в проруби. Что же будет дальше, Андрюша?!

— Вполне естественно, Фаддей. Ведь со времени выхода из Кронштадта командой съедены десятки бочек солонины, еще более бочек квашеной капусты, да мешков с сухарями чертову уйму. Расстреляли пушечных ядер и пороха немерено. А сколько бочонков рома и вина, купленного на Канарских островах, выпито? — И, заметив недовольный взгляд капитана, улыбнувшись, уточнил: — Исключительно для разбавления тухлой питьевой воды для команды… И все это из трюма, с самого низа судна. Да свиней и баранов в Порт-Жаксоне прикупили, но уже в загон на верхнюю палубу. Вот остойчивость шлюпа и уменьшилась.