Джеймс Купер - Прерия

— Назовите место, и ваши останки будут положены рядом с останками вашего отца.

— Нет, нет, капитан. Оставьте меня спать там, где я жил, вдали от шума поселений! Но я не вижу необходимости, чтобы могила честного человека была скрыта, словно индеец в засаде. Я заплатил одному человеку за то, чтоб он обтесал камень и высек на нем надпись в изголовье места упокоения моего отца. Это стоило двенадцать бобровых шкур. Но как искусно и оригинально был выточен этот камень! Он говорил всем проходившим, что тут лежит тело человека, рассказывал, как он жил, сколько ему было лет, напоминал о его честности. Когда мы покончили с французами в старой войне, я отправился посмотреть, все ли исполнено как следует… Рабочий сдержал свое слово.

— И вам хотелось бы иметь такой же камень на своей могиле?

— Мне? Нет, нет, у меня нет другого сына, кроме Твердого Сердца, а индеец мало знаком с нравами и обычаями белых. К тому же я должник, так как сделал так мало с тех пор, как живу в его племени. Ружье могло бы окупить такой расход, но я знаю, что мальчику будет приятно повесить его в своем зале, так как он видел, сколько оленей и птиц убито выстрелами из этого ружья. Нет, нет, ружье должно быть послано тому, чье имя выгравировано на замке.

— Но есть человек, который охотно доказал бы свою привязанность к вам, исполнив то, что вам хочется. Человек, который не только обязан вам избавлением от различного рода опасностей, он и унаследовал еще долг благодарности от своих предков. Камень будет поставлен в головах вашей могилы.

Старик слабо пожал руку Миддльтона.

— Я знаю, что вы охотно сделаете это, но мне было совестно попросить вас, — сказал он, — потому что вы не родня мне. Не ставьте на камне хвастливых слов, — только имя, год и число, когда умер, ничего больше. Мне ничего больше не нужно.

Миддльтон изъявил свое согласие. Наступило молчание, лишь изредка прерываемое отрывистыми словами умирающего. Миддльтон и Твердое Сердце расположились по сторонам его, грустно и озабоченно следя за изменениями его лица. Изменения были не особенно заметны в продолжение двух часов. На поблекшем, старческом лице лежало выражение покоя, полного достоинства. Время от времени Траппер произносил несколько коротких слов в форме совета или предлагал простые вопросы о тех, судьба кого еще продолжала интересовать его. Во все время этого торжественного, тревожного расставания все племя с поразительным терпением и сдержанностью оставалось на своих местах.

По мере того, как пламя приближалось к угасанию, голос старика стихал. Были мгновения, когда находившиеся вблизи него сомневались, жив ли он еще. Миддльтон, наблюдавший за каждым мимолетным движением его изнуренного лица, с интересом проницательного наблюдателя человеческой природы, смягченным нежной привязанностью, воображал, что может прочесть все движения души старика в его строгих чертах. Может быть, то, что просвещенный воин считал самообманом, вытекавшим из заблуждений, действительно, имело место; ведь никто никогда не возвращался из неведомого мира, чтобы объяснить, как и каким образом он впервые проник в его страшные пределы. Не претендуя на объяснения того, что навсегда останется тайной, мы просто передадим все факты.

Почти целый час Траппер оставался неподвижным. Он только иногда закрывал и открывал глаза. Когда он открывал их, взор его устремлялся, словно прикованный, к облакам, заволакивавшим западную часть горизонта и отражавшим в красивых очертаниях всю прелесть великолепного заката. Час заката, мирная тишина летнего вечера, событие, совершавшееся в этот час, — все наполняло души зрителей торжественной грустью. Миддльтон, погруженный в раздумье о странном положении, в котором он находится в данную минуту, внезапно почувствовал, что рука, которую он держал, сжала ему руку с необычайной силой, и старик, поддерживаемый с обеих сторон друзьями, встал во весь рост. Он обвел взглядом всех присутствующих, как бы приглашая их прислушаться (последний остаток человеческой слабости), потом красиво поднял голову по-военному и проговорил:

— Здесь!

Неожиданное движение, величественное и смиренное выражение, так странно смешавшиеся на лице Траппера, вместе с ясным и необыкновенно сильным тоном его голоса вызвали короткое замешательство среди присутствующих. Когда Миддльтон и Твердое Сердце, невольно протянувшие руки, чтобы поддержать старика, повернулись к нему, они увидели, что предмет их заботливости уже не нуждается в ней. Они печально опустили на сиденье труп старика…

«Le Balafré» встал, чтобы сообщить племени о кончине старика. Голос старого индейца казался чем-то вроде отголоска из того невидимого мира, в который только что отлетела смиренная душа Траппера.

— Храбрый, справедливый и мудрый воин ушел по пути, который приведет его в благословенные земли его народа! — сказал он. — Когда голос Уеконды призвал его, он был готов к ответу. Идите, дети мои: помните справедливого вождя бледнолицых и очищайте от терний ваши пути!

Могила его вырыта в тени благородных дубов. До сих пор поуни-волки тщательно оберегают ее. Часто показывают они путешественникам место, где спит справедливый белый человек. У его изголовья стоит камень с простой надписью, какой желал сам Траппер, Миддльтон решился только прибавить — «Пусть никогда нескромная рука не потревожит его останков».

1827

Существуют три племени поуни: Поуни-волки, Великие Поуни и Поуни республиканцы.

Речь идет о Миссисипи.

Охотник, который ловит дичь в западню (trap — западня, ловушка). Чаще всего в западню попадается бобр — животное слишком умное, чтобы можно было легко убить его.

Выражение презрения — «тенессийское ружье». Жители Кентукки и Тенесси постоянно враждуют между собой.

Одно и то же племя называется у автора сиу, дакоты и тетоны.

Индейцы так называют американцев из-за их сабель.

Т. е. через постановление о взятии под стражу. Все судебные акты в Америке начинаются словами: «Народ, милостью божией, свободный и независимый…».

От глагола «to squot» — сидеть на корточках. Американцы называют «скваттером» того, кто поселяется (усаживается) на крайней границе какого-нибудь графства, захватывая землю, которую он намеревается обрабатывать.

Американское правительство само назначало среди индейцев западных племен старшин и давало им серебряные медали с изображениями различных президентов. Самой почетной была медаль с изображением Вашингтона.

Торговля неграми, которая в то время была очень распространена в Америке.