Роберт Стивенсон - Новые арабские ночи

— Если чьей душе следовало бы сейчас же после смерти попасть прямо в ад, то именно душе этого паралитика, — заметил Джеральдин. — Я уверен, что он как раз туда и угодил.

Принц закрыл лицо обеими руками и молчал.

— Я почти рад, что он умер, — продолжал полковник, — туда ему и дорога. Но за молодого человека с кремовыми пирожками у меня, по правде сказать, сердце обливается кровью.

— Джеральдин, — сказал принц, открывая лицо, — этот несчастный юноша еще вчера был невинен, как и мы с вами, а сегодня утром на его душе уже лежит кровавый грех. Когда же я вспоминаю об этом председателе, у меня, я не знаю, что делается в груди. Я положительно недоумеваю, как мне поступить; но сделать что-нибудь я должен, и этот негодяй от моих рук не уйдет — вот как Бог свят! Какое для нас испытание, какой нам урок эта вчерашняя игра в карты!

— И пусть он больше никогда не повторяется, — сказал полковник. — Довольно одного раза.

Принц так долго не отзывался, что Джеральдин даже встревожился.

— Вам больше и думать нечего туда ходить, — продолжал он. — Вы уже и так слишком много выстрадали, слишком много видели ужасов. Повторять подобный риск совершенно несовместимо с теми обязанностями, которые налагает на вас ваш сан.

— Это вы правильно говорите, и я сам не особенно доволен своим решением, — отвечал принц Флоризель. — Увы! Каким вы саном человека не облеките, он все-таки останется человеком. Никогда у меня не было такого острого ощущения своей слабости, как теперь. Но что же мне делать? Это сильнее меня. Разве я могу не принять участия в судьбе того молодого человека, который ужинал с нами всего лишь несколько часов тому назад? Разве я могу предоставить председателю клуба спокойно продолжать свое бесчестное дело? Разве я могу начать такое увлекательное приключение и не довести его до конца? Нет, Джеральдин, вы требуете от принца больше того, что он может сделать. Сегодня ночью, мы еще раз займем свои места за столом в клубе самоубийц.

Полковник Джеральдин упал на колени.

— Ваше высочество, угодно вам взять мою жизнь? — воскликнул он. — Берите ее: она ваша — беззаветно. Но только не делайте этого! Ради Бога, не делайте! Умоляю вас, воздержитесь от такого ужасного риска!

— Полковник Джеральдин, — возразил принц с некоторой надменностью, — ваша жизнь мне ни на что не нужна. Мне нужно только ваше повиновение. Если же вы повинуетесь с такой заметной неохотой, то я больше не буду к вам обращаться. Вот и все. Прибавлю только одно слово: в этом деле вы были уже в достаточной степени несносны.

Шталмейстер сейчас же встал с колен.

— Ваше высочество, не соблаговолите ли вы уволить меня в отпуск на сегодняшний день до вечера? Как честный человек, я не решусь отправиться вторично в этот опасный дом, не приведя сначала в порядок всех своих дел. И обещаю вашему высочеству, что ваш вернейший и преданнейший слуга не будет вам больше никогда противоречить.

— Мне всегда очень неприятно, Джеральдин, напоминать вам о моем сане, — отвечал принц. — Располагайте сегодняшним днем, как хотите, но к одиннадцати часам вечера будьте здесь в том же костюме, как вчера.

В этот вечер в клубе оказалось далеко не так много народа. В курильне сидело не больше полдюжины человек, когда туда вошли полковник и принц. Его высочество отвел председателя в сторону и горячо поздравил его с кончиной мистера Мальтуса.

— Я люблю все талантливое, — сказал он, — а в вас я нахожу большой талант. Ваше дело в высшей степени щекотливое, но вы, я вижу, справляетесь с ним и успешно, и в глубокой тайне.

Сказано это было его высочеством с величавой снисходительностью, которая произвела на председателя большое впечатление. Он был очень польщен и поблагодарил за комплимент почти подобострастно.

— Бедный Мальтус! — прибавил он. — Я с трудом могу себе представить наш клуб без него. Большинство членов — мальчики, сэр, и притом поэтичные мальчики, так что они не по мне. Мальтус был тоже поэтичный человек, но его жанр был для меня понятен.

— Я легко могу себе представить, что между вами и мистером Мальтусом была большая симпатия, — отвечал принц. — Он меня просто поразил своими оригинальными наклонностями.

Молодой человек с кремовыми пирожками был тут же в комнате, но весь какой-то пришибленный и молчаливый. Товарищи тщетно пытались вовлечь его в беседу.

— Как я горько раскаиваюсь, что вошел в этот проклятый дом! — воскликнул он. — Отойдите от меня, у вас руки чистые! Если бы вы только могли слышать, как кричал старик, когда падал, и как хрястнули его кости о мостовую! Пожелайте мне, если только у вас может найтись чувство жалости к такому падшему созданию, как я, — пожелайте мне туза пик нынешней же ночью!

Когда настал поздний вечер, явилось еще несколько человек, но все-таки больше чертовой дюжины членов в этот раз в клубе не набралось к тому времени, как стали садиться за игорный стол. Принц опять почувствовал известное наслаждение в переживаемой тревоге, но очень удивился, когда обратил внимание, что Джеральдин держит себя с гораздо большим самообладанием, чем в предыдущую ночь.

— Внимание, господа! — сказал председатель и начал сдавать карты.

Три раза обошли карты вокруг стола, и ни одна из страшных карт не выпала из колоды. Когда он начал сдавать в четвертый раз, общее возбуждение дошло до крайности. Карт осталось ровно столько, чтобы разошлась после полного круга вся колода без остатка. Принц сидел вторым слева от сдающего и, следовательно, по практиковавшемуся в клубе обратному способу сдачи, должен был получить предпоследнюю карту. Третий игрок вскрыл черного туза — трефового. Следующий получил бубновку, следующий за ним червонку и так далее. Но пиковый туз все не выходил. Наконец вскрыл свою карту Джеральдин, сидевший слева от принца. Оказался туз, но червонный.

Когда принц Флоризель увидел свою судьбу прямо перед собой на столе, у него остановилось сердце. Он был храбрый человек, но все-таки его лицо покрылось потом. Оказывалось ровно пятьдесят шансов из ста за то, что он будет осужден на смерть. Он перевернул карту. Открылся туз пик.

В голове у принца сильно зашумело, стол поплыл у него перед глазами. Он услышал, что его сосед справа судорожно захохотал, не то от радости, не то от разочарования. Он видел, что компания стала быстро расходиться, но в его мозгу роились другие мысли. Он сознавал теперь, как глупо и как преступно было его поведение. Человек в полном здравии, в расцвете лет и силы, наследник престола — и вдруг проиграл в карты будущность и свою и целой страны, честной, доброй, лояльной!

— Господи, прости Ты меня! — вскричал он.

Тут с него соскочило затмение чувств, и он разом вернул себе самообладание.