Луи Жаколио - Собрание сочинений. В 4-х т. Т.4. Пожиратели огня

Оставим на время обитателей Франс-Стэшена и перенесемся на «Ремэмбер».

После бесплодной попытки в случае надобности воспользоваться дверью, через которую был проведен Танганук, Иванович, убедившись, что Красный Капитан оставил все свои секреты под охраной сильных электрических батарей, решил спокойно ждать возвращения Джонатана Спайерса и того момента, когда он пожелает поделиться с ним своими секретами, что, судя по его же словам, должно было случиться довольно скоро. Тогда он не замедлит осуществить свой ужасный замысел! Ночью, когда Джонатан будет спать, он подсоединит к нему один из проводов аккумуляторов и убьет его, а на другой день экипажу станет известно, что капитан убил себя по неосторожности при обращении с одним из этих опасных механизмов, а так как он один будет в состоянии управлять «Ремэмбером», то все поневоле должны будут повиноваться ему. Тогда он прежде всего уничтожит Франс-Стэшен со всеми его обитателями, чтобы Оливье не мог еще раз уйти у него из рук, завладеет золотым прииском и вернется в Россию. А так как никто не будет в состоянии узнать полковника Ивановича под черной маской, то никто не посмеет приписать ему смерть графа д'Антрэга, и тогда княжна Надежда примет его предложение, если он пообещает ей взамен вернуть из Сибири ее отца. Он надеялся добиться этого с помощью того же влияния, каким он пользовался для того, чтобы отправить его в ссылку. Тогда он станет первым богачом и магнатом России… и тогда… тогда, быть может, ему удастся благодаря «Ремэмберу» воссесть на престоле где-нибудь на Дальнем Востоке.

В ожидании возвращения капитана Иванович жил в полном одиночестве и держал себя настолько надменно по отношению к экипажу, что не поддерживал с ним никаких отношений. По его расчетам Джонатан Спайерс должен был отсутствовать не более суток, и потому он думал, что его не совсем приятное одиночество будет непродолжительно. Когда пришла первая ночь и капитан не вернулся, это нимало не удивило Ивановича. Но когда миновала и вторая ночь, то он начал уже беспокоиться. Что если какая-нибудь неосторожность выдала его?! Ему по собственному опыту была известна решимость канадца и проницательная наблюдательность, хитрость и холодная жестокость Виллиго. Малейшего подозрения с их стороны достаточно было для того, чтобы капитан был мертв; при этой мысли холодная дрожь пробежала по всему телу Ивановича. Смерть капитана — это такой ужас, какой даже трудно было себе представить! Это означало и для всего экипажа, и для него самого неизбежную смерть, тем более ужасную, что она будет медленной… При мысли об этом «Ремэмбер» представлялся ему страшной могилой, громадным саркофагом.

Третий день прошел, а капитан все еще не возвращался. Иванович решился расспросить непроницаемого Дэвиса, но последний сказал ему, что капитан всегда поступает, как считает нужным, и никогда никому не дает отчета в своих действиях; затем он повернулся к Ивановичу спиной и отошел в сторону. Прескотт ничего не знал, но безусловно верил в своего капитана, и если тот не возвращался, значит, ему нужно было оставаться на берегу.

Литлстон же, мистер Джон Хэбкук Литлстон жаловался с утра до вечера и с вечера до утра. Можно ли было предположить, что человек, занимавший в суде столь видное положение, вдруг согласится жить в какой-то закупоренной жестянке под водой, в компании каких-то авантюристов… Ах, если бы мистрис Литлстон не опередила его на пути в лучший мир, всего этого, наверное, никогда бы не случилось!

Таково было положение дела на «Ремэмбере», но когда и на четвертые сутки капитан не вернулся, Иванович снова принялся обдумывать разные планы бегства.

— Бежать, бежать во что бы то ни стало! — думал он.

Он готов даже был отказаться от всех своих планов мщения и торжества, так как был подлым, трусливым человеком, больше всего дорожившим своей жизнью.

Дверь в кабинет капитана, служивший ему для послеобеденного отдыха и курения, была оставлена полуоткрытой. Иванович осторожно попытался приотворить ее. Это удалось ему без труда, причем он не испытал ни малейшего сотрясения, из чего явствовало, что Спайерс не собирался воспрещать вход в эту комнату.

Едва Иванович переступил порог этого кабинета, как услышал какое-то глухое бормотание, похожее на отдаленный шум голосов или рокот волн. В первую минуту он был крайне удивлен этим явлением, которое, впрочем, скоро объяснилось.

Как уже известно, капитан установил на озере целую сеть акустических проводов, которые соединялись в акустическом рупоре, помещавшемся в этом кабинете, где благодаря превосходному акустическому приемнику можно было, подойдя к трубке, слышать все, что говорилось на воде или на суше на расстоянии не более двадцати пяти метров от берега.

Тотчас же Иванович подошел к трубке и приставил к ней свое ухо; до него явственно донесся голос графа, разговаривавшего с Диком, с которым он прогуливался по берегу озера.

— Да, вы правы, Дик, — говорил граф, — никакое доброе дело никогда не пропадет даром!

— Так нам всегда говорили святые отцы, обучавшие меня в детстве! — сказал канадец.

— Кто бы мог подумать, — продолжал Оливье, — когда я десять лет тому назад дал эти сто долларов несчастному, бездомному юноше, что мне за это будет во сто крат отплачено здесь, в дебрях Австралии!..

— Именно во сто крат, — подтвердил канадец, — потому что без него я положительно не знаю, как бы мы могли завладеть этим негодяем, этим «человеком в маске».

Иванович вскрикнул и чуть было не лишился чувств, но тотчас же овладел собой и, с бешенством ухватившись за аппарат, стал жадно слушать: ему необходимо было все знать; дело шло, быть может, о его жизни.

— И на этот раз, надеюсь, вы не проявите вашей обычной слабости! Взгляните на это великолепное дерево, с этим большим горизонтальным суком, протянутым вперед! Вот уже два года, как я любуюсь им, внутренне говоря себе, что на этом суку будет повешен «человек в маске». Но так как подобная смерть слишком легка и приятна для такого злодея, то я намерен поручить нагарнукам пороть его розгами до тех пор, покуда на его теле не останется ни лоскутка кожи!

Иванович не в состоянии был ничего более слышать, так как без чувств упал на ковер. Когда он пришел в себя, ему показалось, что он видел дурной сон. Но акустическая трубка была тут, подле него, и слышанные им слова еще как будто витали в воздухе. А в данный момент до его слуха доносилась песня нагарнукских матросов с «Надежды». Ивановичем вдруг овладело бешенство.

— Я должен выйти отсюда! — воскликнул он. — Хотя бы мне для этого пришлось взорвать весь «Ремэмбер»! Лучше такая смерть, чем медленная пытка, которая мне уготовлена. Изменник! Предатель! Трижды клятвопреступник! Он предает меня человеку, давшему ему сто долларов, а я дал ему девять миллионов. О, если мне удастся уйти от той страшной участи, которую мне готовят эти люди, то я клянусь всем, что есть святого в мире, что посвящу весь остаток дней тому, чтобы отомстить этому предателю! Надо бежать, и как можно скорее! Но как это сделать? Все равно, надо все-таки попытаться.