Яков Левант - Наследство дядюшки Питера

— Так-так… — Шернер нетерпеливо похлопывает стэком по голенищу. — А теперь «родные и близкие готовы оказать помощь»?

— Ничего определенного, Генрих. Я не обещал ничего определенного. Просто дал понять, что в случае чего неплохо было бы возобновить контакт.

— Но какого ж лешего…

— Генрих!

— Да-да отец. Я тут спорю, уговаривая вас, волнуюсь. Вы делаете вид, что колеблетесь, изображаете этакую невинность, а сами…

— Я действительно колебался. И ждал сигнала. Ну, а теперь… — Старик вынимает из бюро туго набитую полевую сумку, отодвинув нераспакованные бинты, кладет ее на стол. — Если не удастся сохранить архивы, у нас останется только эта сумка. Ты возьмешь ее с собою. Думается мне, в ближайшие месяцы советские тылы, куда ты отправляешься, будут самым спокойным местом.

Пока Шернер рассматривает извлеченные из сумки продолговатые голубые карточки, Рушке вспоминает вызвавший в свое время много разговоров забавный эпизод. В начале сорок второго года, после ужасного разгрома под Москвой, какой-то генштабист притащил Гитлеру полевую сумку и кобуру. «Мой фюрер, русские выдыхаются. Они делают уже офицерское снаряжение из брезента!» Ловкач отхватил орден, а бесноватый добрый месяц кликушествовал, потрясая «трофеем»: «Русские выдыхаются…» Но вот советские армии вступили на священную землю райха. У русских командиров, действительно, были грубоватые кирзовые сумки, но, кроме того, — отличнейшие, новейшей конструкции 85-миллиметровые орудия, снаряды которых насквозь прошивали броню королевских тигров. Вот оно, золотое правило разведчика: никогда не преуменьшай силу врага…

— Это миниатюрная картотека на всех моих питомцев, — поясняет старый шпион. — По ней в случае нужды можно разыскать их и даже восстановить частично личные дела.

— И вы не боитесь, что она попадет в руки советской контрразведки? — недоверчиво прищуривается Генрих.

— Это принесет им не много пользы. Картотека надежно зашифрована, а главное — почти все лучшие наши кадры сейчас сконцентрированы на западе, в районах, недосягаемых для русских. Похоже, что кто-то в верхах тоже готовит себе приданое.

— Словом, — замечает Шернер, небрежно перебирая карточки, — при наличии вашего архива всему этому — грош цена.

— Совершенно верно, — подтверждает Рушке. — Но если мне не удастся сохранить архив, если он погибнет или будет захвачен русскими, эта полевая сумка в руках умного человека принесет ему целое состояние. Моя дочь не должна оказаться в нищете.

— Захвачен русскими? — с сомнением переспрашивает Генрих. — Думаю, что уж это-то во всяком случае исключено.

— Пойду даже на такой риск, — твердо заявляет Рушке. — Эвакуации архива допускать нельзя — в Берлине его быстро приберут к рукам. Что значим мы с тобой по сравнению со столичными акулами!

Он задумался, провел пальцами по клетке с голубями. Птицы нахохлились. Вот чего ему не хватало до сих пор — связи! Теперь можно спокойно смотреть в будущее. Судя по всему, судьба посылает ему неплохих партнеров.

— Да, хорошо иметь дело с настоящим джентльменом, — покосившись на диван, повторяет Рушке. — «Все будет «о-кей, — сказал тогда Беркли. И он держит слово. Ну что делал бы я с парашютистом, не прибавь полковник к своему посланию одного коротенького словечка? Представляешь, каких опасностей и хлопот стоила бы нам возня с этим парнем?

Шернер внимательно смотрит на парашютиста.

— Так значит, он уже…

— Вот именно, — улыбается старик. — Последнее словечко в послании относилось к судьбе курьера — так предупредил меня Беркли. Остроумно, не правда ли? Оказывается, и нам есть чему у них поучиться…

Он снимает телефонную трубку, связывается с дежурным:

— Вы оказались правы, Мальц: янки был в безнадежном состоянии. Пошлите забрать его. Кстати, кто его так разделал? Фольксштурмисты? Распорядитесь насчет обоих. Разумеется, на фронт…

— А ведь это совсем неплохо, что старина Мальц ничего не смыслит в медицине, — вполголоса замечает Рушке через несколько минут, наблюдая, как черные мундиры привычным жестом подхватывают окоченевшее тело молодого парашютиста. — Совсем неплохо.

В то самое весеннее утро, когда Сергей последний раз дежурил на маяке, начальник тыла энской гвардейской кавалерийской дивизии полковник интендантской службы Илья Григорьевич Панченко возвращался из штаба фронта. Совещание, посвященное подготовке к предстоящему наступлению, затянулось далеко за полночь, но полковник решительно отклонил гостеприимное приглашение старого знакомца, работника фронтового интендантства. Был Илья Григорьевич по характеру своему большим домоседом, любил обжитой уголок и даже в беспокойной походной жизни старался устраиваться покомфортабельнее, поуютнее.

Когда-то в прошлом Илья Григорьевич служил начпродом у легендарного буденновского начдива. С тех пор сохранились у полковника интендантской службы грозные усы и грозный взгляд лихого рубаки. Но все, кто общался с ним, хорошо знали, что за суровой, воинственной внешностью скрывается добродушнейший характер глубоко штатского по натуре человека. И кто знает, не принадлежи полковник Панченко к роду войск, где особенно высоко ценятся всякого рода традиции (а энская конногвардейская как раз и носила имя того легендарного начдива), сохранил ли бы он высокий пост при своем чрезмерном для военачальника благодушии и целом ряде связанных с этим промахов?..

При въезде в небольшой приморский городишко, где вместе с другими штабными подразделениями расположился штаб тыла дивизии, Илья Григорьевич, подремывавший на заднем сиденье, встрепенулся и попросил шофера завернуть в медико-санитарный эскадрон. Начальник санчасти майор Станишевский, маленький подвижной толстяк, издали заметив машину приятеля, вышел навстречу.

— Не завтракал еще? — после обмена приветствиями справился Илья Григорьевич. — Поехали ко мне, перекусим.

Что-то в тоне полковника заставило доктора насторожиться. Он испытующе посмотрел на друга и приметил лукавую улыбку, скользнувшую под буденновскими усами.

— Ну что ж, поехали, — после минутного колебания согласился Станишевский. — Только чтоб без горилки. У меня сегодня дел — край непочатый.

Ординарец полковника, пожилой, под стать своему начальнику суровый обликом сержант, встретил их хмуро.

— И чего носит по ночам? — обращаясь к шоферу, проворчал он. — Без охраны, без сопровождающих. Нет чтобы там заночевать…

— Ладно, ладно, Федосеич, — с улыбкой прервал его Панченко, отлично понимавший, кому адресуется эта воркотня. — Загляни-ка лучше в багажник — какой гостинец прислал нам с тобой Петр Афанасьевич из фронтового интендантства. Помнишь старика?