Борис Перелешин - Заговор Мурман-Памир

— Во всяком случае у вас не будет недостатка во времени, чтобы договориться, — криво усмехнулся один из стоящих в дверях.

Дверь закрылась.

Через полчаса и Бурундука позвали. В коридоре стояли два человека. Один высокий, с угреватым лицом, другой — довольно полный.

Высокий сказал:

— Ну, чорт возьми. Миреса нет и нет!

— Ждать больше нельзя!

Бурундуку связали руки за спиной. Быстро рассветало. На грязном дворе заводили машины. Возился молодцеватый мальчишка, шоффер.

— Садитесь.

На сиденьи поместились трое. Бурундук посредине.

— Ну, голубчик! — обратился высокий к шофферу. — Шпарьте на последней скорости в Сокольники!

Машина понеслась по переулкам, где-то в районе Трубы.

— А все-таки, — сказал Бурундук, — лаборатория ваша бита, взрыв не состоится, радио помогло, моя поездка на Памиры не пропала даром. Это меня радует.

— Кажется, вот эта поездка сейчас на автомобиле тоже не пропадет для вас даром. Мы вас еще обрадуем: пулей в голову, — хмуро пробормотал сосед Бурундука.

Машина, вздымая клубы пыли, неслась по Сокольническому шоссе.

— Последняя скорость, — думал Бурундук. — Действительная последняя для меня.

Пролетели мимо сонного милиционера. Вдруг, шагах в 20 за милиционером шоффер круто остановил машину и соскочил.

— В чем дело? — шопотом спросил высокий. — Неужели вы не могли остановить машину дальше от милиционера?

— Сейчас же поедем дальше! — шоффер возился где-то около колес. Потом полез в середину.

— Надо инструменты достать.

Поднял сиденье и доставал из-под него что-то. Трое сидящих неловко встали. Белогвардейцы старались закрывать Бурундука от милиционера.

Милицейский равнодушно смотрел.

— Заорать, что ли? — думал Бурундук.

Вдруг он почувствовал, что кто-то осторожно перерезает ему сзади веревки, потом вкладывает в руку браунинг.

Шоффер выпрямился, закрыл сиденье, совершенно неожиданно схватил ближнего к нему полного бандита за горло и крикнул:

— Руки вверх! Милицейский!

Бурундук мгновенно подмял под себя высокого и приставил ко лбу его револьвер. Высокий смотрел на него, не мигая, совершенно бессмысленным взглядом.

— В чем дело? — Милиционер подбежал.

— Я агент ВЧК, — сказал Бурундук. Это — белогвардейцы!

В одно мгновенье оба бандита были связаны. Бурундук смотрел на освещенное солнцем лицо молоденького шоффера. Оно казалось ему знакомым.

— Вы меня не узнаете? — шоффер протягивал руку. — Я работаю у тов. Т. Собственно, я выполняю техническую работу. Моя фамилия Точный.

— Точный, голубчик!

Бурундук крепко жал ему руку.

— Какую же техническую? Вы прекрасно конспирировали, втесались в шайку! Это блестящий успех.

— А сейчас мы имеем возможность захватить всю свору целиком, — продолжал Точный. — Через 15 минут за Рогожской заставой в месте, мне известном, соберутся все члены шайки до одного. Эти господа назначили им сейчас собрание. Я думаю, следует этих двух сдать до вечера в Рогожский участок, захватить там несколько милиционеров и арестовать всю свору.

— Прекрасно, летим за Рогожскую!

— Летим!

Точный сел у руля, хитро улыбнулся в сторону бандитов.

— Вот теперь возьмем последнюю скорость!

Машина дрогнула.

Через полчаса наряд Рогожского района окружил небольшой погреб в свалочном месте около заставы.

Точный вел Бурундука по узкой тропинке к погребу. Навстречу показалась физиономия.

— Шоффер, это вы?

— Я, я!

— Где остальные?

— Идут.

Физиономия скрылась. Из погреба был только один выход. Точный сделал шаг в сторону. Бурундук кинул ручную гранату, которая разорвалась в дверях. В погребе забегали. Бурундук крикнул:

— Именем РСФСР! Сдавайтесь немедленно, в противном случае бросаю гранату в погреб! Считаю до трех! Раз…

Но бандиты уже выходили, бросая оружие.

Товарищи Р., Т., Бурундук, Файн и Бенор (настоящий, сегодня утром прибывший из Костромы), сидели в кабинете Т.

Точный говорил:

— Признаюсь, обстановка меня в тот момент ошарашила. Существует — не существует! Серьезно или детская забава. И вдруг попадаю: бакалейная лавочка Мурмана и столовая «Памир». Сидит компания пьяных — студентов, что ли? и говорят: «Жрать нам нечего, Советская власть осьмушку хлеба выдает, так мы хоть автопромывки напремся, пусть ослепнем, все равно Мурман-Памир!» Я подумал, что это нечто вроде шуточного общества, под пьяную лавочку. И долго, долго так к этому относился! Понимаете, в чем вся загвоздка: внешность у заговора странная, не подступишься к нему, рукой махнешь, плюнешь — дребедень! Ядро же, — самое-то ядро, положим, тоже Берендеевское, бредовое, — а вот между ядром и кожей крепкая, зубастая белогвардейская, располагающая немалыми средствами сердцевинка…

…Линеев, — кстати сказать, большой дурак, был в это время у них за начальника что ли штаба, руководил аппаратом, сводившимся к нескольким человекам и не вмешивался в борьбу главков — барона и лицеиста. Когда кто-нибудь из этих двух был наверху, Линеев служил ему по-дурацки, честно, без всякой попытки саботажа, сам же, однако, держал ориентацию на Наталью Владимировну, и не ошибался. Из-за этой дамы оба главка готовы были в любой момент пустить весь заговор вверх тормашками! Признаюсь, мне долго совершенно было непонятно, как это люди могут настолько ставить личные отношения выше политических целей, но постепенно до этого дошел и всю эту упадочную психологию понял…

…Итак, главки ссорились! Наталья же Владимировна — странная женщина — поддерживала эту грызню, не давая никому предпочтения. Единственно, кто к ней был близок, это некий рыжий, почти мальчуган, удивительно талантливый имитатор, блестящий актер, как мне передавали, тоненький, худенький, полусумасшедший, наркоман, но страшно ловкий. Его одного, по-видимому, Н. В. посвящала в свои планы, звала его «Миза», «Мицик», официально же его кличка была Мирес. К моменту моего появления положение было таково: Н. В. со своим Мициком уехала в Ташкент для наведения порядка в смысле освобождения Берендеева, которого местная группа заговора, — под названием Ханым — женщина, в честь нее же захватила и не хотела выпустить. После ее отъезда на другой же день лицеист схапал барона, уже каким образом, не знаю, и запрятал у себя в подвале, убить его не мог, барон якобы владел частью берендеевской тайны. Потом барон благополучно удрал. Лицеист остался главой заговора, но барон где-то около витал в тени и даже завязывал тайные сношения с Линеевым…

…Итак, я появился в лавке Мурмана. Встретил меня Линеев. Разговорились. То, да се. Конспирация их по части главной задачи была поразительна, в этом направлении никто бы ни до чего не докопался. Что же касается доставки опиума из Ташкента и кокаина через Мурман, то это скрывалось не так тщательно среди подпольной публики. Заходили к Линееву и комиссионеры кое-какие и т. п. Естественно, я в этом направлении имел успех. Наврал про какие-то связи на востоке. Линеев решил меня использовать. Кстати, торговля эта была «грязным» делом, к которому главари заговора не прикасались, и лежала всецело на «Начальнике штаба», так что руки у него были развязаны. Выйдя от Линеева, я заметил сразу, что за мной следят. Так, — думал я, — как же мне себя не выдать? И надумал: пойти, например, в Чрезвычайную, значит, погубить все дело. Надо выдержать себя, забыть на некоторое время о Чрезвычайной, так же, как она забыла о Мурмане-Памире. Так я и поступил: домой не возвращался, днем шлялся по Сухаревой, приценивался. Даже переборщил. Ни весточки не послал никакой, ни письма, боялся, а вдруг что-нибудь, какая-нибудь мелочь сорвет успех.