Галина Долгая - Боги Срединного мира

Аппетитный аромат мясной похлебки пощекотал ноздри. Тансылу проснулась и, опершись на руку, наблюдала за другом, задумавшимся у костра.

– Аязгул.

Он повернулся на голос. Улыбнулся. Подбросил дров в костер; сняв чашу с очага, подошел к Тансылу. Она села. Язычки огня отражались в ее глазах, в них не было и тени страха. Казалось, что ничего не произошло, что они, как и раньше, просто охотились и, застигнутые ночью, остались в пещере до утра.

– Тансылу, нам надо принять решение, – Аязгул смотрел в сияющие глаза и боялся, что его слова поднимут в душе девушки бурю, – нам надо ехать к дальним пастбищам и надо торопиться, чтобы успеть раньше Ишбулата.

– А что Ишбулат?

Аязгул опустил глаза.

– Давай покушаем, похлебка готова.

Он достал из хурджуна глубокие миски, горсть сушенных творожных шариков; прихватив чашу с похлебкой краями рукавов халата, налил горячий суп в миски. Распаренные куски мяса, дымясь, остались на дне.

– Ешь, Тансылу, суп восстанавливает силы, ешь, – он подхватил длинный кусок мяса и протянул девушке.

– Так что Ишбулат? – прихлебывая из миски, Тансылу разглядывала друга, – что-то ты не договариваешь. – Она прожевала мясо, закусила кислым куртом 13 13 Курт – сделанные из створоженного кислого молока сухие шарики . – Ты боишься, что я буду плакать? Не бойся. Говори. Что было после того, как я уехала? Как ты узнал об Ульмасе? Бурангул к отцу приезжал? Что сказал?

Аязгул отставил свою миску, промокнул губы рукавом халата.

– Бурангул убил всех воинов, которые сопровождали тебя к мужу, его люди убили Таргитая, и с ним еще троих воинов, когда они сражались у Батыр-камня. Дойла ушла с Таргитаем, взяв на себя твой грех. Смерть Ульмаса отомщена – из жизни ушли девять человек нашего племени, двое из твоей семьи. Ты знаешь, Тансылу, законы кочевья, – он взглянул в лицо девушки. На нем застыла маска гнева. Даже Аязгул не мог наверняка сказать, о чем она сейчас думает, что скажет или сделает в следующий момент, но он продолжил:

– Бурангул не успокоится. Он ищет тебя, чтобы убить. Наше племя защитит тебя, как просила Дойла. Но надолго ли? Если Ишбулат станет вождем, он сделает все, чтобы умять это дело и жить в мире с Бурангулом. Потому нам надо опередить его и убедить наших воинов, что ты наследуешь власть, как единственная дочь Таргитая, и по последней воле твоей матери. Понимаешь, Тансылу?

Она кивнула. Аязгул ожидал, что, узнав о смерти родителей, девушка расплачется, но из ее глаз, превратившихся в щелочки, не упало ни слезинки.

– Тансылу, – Аязгул взял ее руку. Она разжала кулак и чуть дрожащие пальчики легли на широкую ладонь, – ради твоей безопасности и по воле твоей матери, мы должны объявить, что стали мужем и женой.

Тансылу отдернула руку, словно обожглась, в глазах засверкали искры.

– Нет, слышишь, нет! Мне не нужен муж!

Она встала, дерзко глядя в глаза тоже поднявшемуся охотнику. Но он резко взял ее за плечи и медленно, но твердо сказал:

– Обещаю тебе, что никогда не прикоснусь к тебе, как мужчина. И каждому, кто только подумает об этом, перережу глотку. Но для того, чтобы ты могла встать во главе племени, мы должны стать мужем и женой. Одна ты – всего лишь женщина, а я – никто. Вдвоем мы – сила. Тем более, что твоя мать благословила нас перед уходом. Вот, – он достал бусы, – вот, это тебе передала мать. Она сказала, что они будут хранить тебя от демонов. Это сделано в ее стране…

– Я знаю, – перебила Тансылу.

Гнев ее растворился в новом выражении, в котором смешались и скорбь, и детский страх, и жалость. Тансылу взяла бусы, прижала ладони с ними к лицу, вдохнула запах матери, который еще витал между бусинами, собранными на тонкий кожаный ремешок.

Аязгул обнял девушку. Он понимал ее без слов, и восхищался ее стойкостью. В свои пятнадцать лет, Тансылу уже познала кровь и горе, унижение и страх, но это не сломило ее, и воинственный дух, живший в ее сердечке, зажигал глаза гневным огнем.

– Я согласна стать твоей женой, но помни свое обещание, Аязгул!

Они смотрели друг другу в глаза, и это была молчаливая клятва.

– Седлай коней, муж, мы выходим.

Утро всадники встретили верхом. Солнечный свет торопливо бежал за ними вслед, спускаясь по пологому боку холма в долину. Когда солнце ослепительно засияло в белесом небе, Тансылу и Аязгул уже мчались во весь опор по степи, обгоняя время и ветер.

Серебристые нити ковыля стелились по земле, до самого горизонта степь колыхалась волнами, теплый воздух трепетал над пахучим травяным морем, и два всадника летели в нем, как миражи…

– Арман!

Игривый ветер подхватил звонкие нотки и понес их вперед, как добычу, но рассыпал по пути и, не успев огорчиться, снова вернулся к девушке, влетел в распущенные волосы, растрепал, шутя подкидывая русые пряди. Не угомонившись, перебрался в гриву лошади, но та, почувствовав натянувшийся повод, остановилась, и ветер, потеряв интерес и к лошади, и к всаднице, улетел в степь.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Камча – плеть, нагайка

Курган – могильный холм, насыпь, возвышение

Печка-контромарка – печь в форме широкой трубы от пола до потолка, сложенная из кирпичей и облицованная железом. Топилась либо углем, либо газом.

Юрта – переносное жилище полукруглой формы, состоящее из каркаса и войлочного покрытия

Дастархан – скатерть, стол с угощениями

Кумыс – хмельной напиток из сквашенного молока кобылиц

Акын – певец, сказитель

Хурджун – прямоугольный мешок из кожи, обычно двойной, чтобы удобнее было везти, перекинув через спину коня.

Джигит – юноша, ловкий молодой наездник.

Кошма – сваленная из шерсти ткань, войлочный ковер

Яйлак – летнее стойбище кочевников

Такыр – гладкая, ровная поверхность земли, обычно, глинистая, образуется при высыхании рек, озер

Курт – сделанные из створоженного кислого молока сухие шарики