Автор неизвестен - Торикаэбая моногатари, или Путаница

Теперь Сайсё наблюдал за ними, позабыв про цель своего посещения, его намерения изменились. Луна всходила по совершенно безоблачному небу, и просветляющие сердце звуки не принадлежали, казалось, этому миру. Даже небесные феи, в давние времена спустившиеся на землю, привлеченные игрой на флейте некоего Тайсё, [23] Имеется в виду герой романа XI века «Сагоромо моногатари». верно, были бы зачарованы. Та, что играла на китайском кото, села и стала чуть слышно перебирать струны — бесподобные звуки. Не только звуки были неподражаемы и очистительны для сердца, сама манера ее игры была давным-давно забыта в нашей стране, и людей, которые могли бы так играть, уже не существовало. Удивительно, что она владела такими приемами.

Звуки лились в ночь, залитую светлой луной, Сайсё плакал. Чем можно взволновать сердце, которое и так полно беспредельным страданием! Сайсё захотелось увидеть ее поближе. Но ведь он пришел сюда, чтобы поговорить с Советником, а на такую деву все равно никогда не насмотришься. Впрочем, Сайсё не хотел никаких осложнений, не хотел, чтобы его посчитали за сластолюбца, и хотя у него была мысль подойти поближе, он понимал, что этого не стоит делать. Поэтому хотя его сердце и пылало, он, вопреки своему обыкновению, остался на месте. «Если это младшая сестра, ничего страшного не случится, даже если я и заговорю с ней, можно и поближе подойти, а не любоваться ею издалека. Однако не подобает проявлять такое любопытство в доме Советника. Что же мне делать?» — в сомнениях размышлял Сайсё.

Луна скрылась и женщина с китайским кото тоже ушла. Девушка с бива все смотрела в сад, с улыбкой беседуя о разных пустяках с той, что была с тринадцатиструнным кото. Они рассказывали друг другу о том, что им запомнилось: об их доме в горах Ёсино, о той поре, когда прекрасны цветы, красные листья клена и снег — словом, о тех пустяках, которые невольно всплывают в памяти. Сайсё мог бы бесконечно слушать их, но решил, что будет крайне неприятно, если его заметят, и он потихоньку ушел. Однако, как бы мало места ни оставалось в его сердце, «свою душу он оставил в ее рукаве…»

Сайсё весьма сожалел, что не дал понять младшей принцессе Ёсино, что видел ее, и теперь к тоске по Химэгими прибавилась тоска еще и по ней. Хотя он знал многих женщин, все они оставили его, уже долгое время свои дни и ночи он проводил в одиночестве, и потому он так досадовал, что не посмел приблизиться к этой женщине с бива, не поговорил с ней. Он вспоминал ее невинную красоту. «Если бы только подойти и поговорить с ней! Интересно, какие планы имеет на ее счет Советник?» Сайсё вновь полюбил, и это несколько успокоило его смятенное сердце. Вакагими же подумывалг «Что ж, может, пусть младшая принцесса Ёсино выйдет замуж за Сайсё? Это будет хорошо и для Химэгими. Хотя она и напускает на себя равнодушный вид, но на самом деле страшно переживает за своего сына. Если же этот брак не состоится, как она сможет узнать о нем?»

В десятых числах шестой луны, в части усадьбы, предназначенной для Химэгими, возле пруда с источником был отстроен Павильон для рыбной ловли. Когда повеяло приятной прохладой, сюда в сопровождении младшей сестры явилась старшая принцесса Ёсино. Гости — сановники и придворные — с полудня развлекались здесь, увеселяя себя сочинением китайских и японских стихотворений. Когда появилась луна, Вакагими отправил приглашение Сайсё. За ним был послан племянник матери по имени Хёэносукэ.

— Мне поручено сопроводить вас, — сказал посланный.

Сайсё растерялся — не знал, как ему поступить. Чуть успокоившись, он написал:

— Возвращайтесь и скажите, что я скоро буду, — сказал Сайсё.

Надушив великолепными благовониями свою одежду, он отправился к Советнику.

Свет луны освещал каждый уголок Павильона для рыбной ловли. Вакагими, одетый в изящный повседневный костюм, поджидал Сайсё, развлекая себя то тихим пением, то игрой на флейте. Он протянул гостю бива и настойчиво попросил сыграть. Вспомнив ту женщину, что играла на бива той ночью при свете луны, Сайсё подумал: «Мне никогда не сыграть так, как она», — и не решался прикоснуться к струнам.

— Вообще-то я пригласил тебя не только для этого, — сказал Вакагими и заиграл на флейте.

Сайсё чуть коснулся струн — чистые и прекрасные звуки полетели ввысь. Флейта Вакагими была бесподобна. Саэмон-но Ками заиграл на тринадцатиструнном кото, Сайсё-но Тюдзё — на губном органе, Бэн-но Тюдзё на дудочке, Курахито-но Хёэносукэ пел, отбивая такт веером. Его голос был особенно хорош, когда он пел о журавле, живущем десять тысяч лет. Получился настоящий музыкальный вечер, все было весьма изящно и пленительно, но в сердце Сайсё все время звучали звуки того китайского кото.

— В такую ночь хорошо бы и дамам присоединиться к нам, — предложил Сайсё.

Вакагими подумал, что если младшая принцесса Ёсино станет играть на китайском кото, то это несомненно взволнует сердце Сайсё.

Уже множество раз чарки прошли по кругу, все были возбуждены, стояла глубокая ночь. Сайсё никак не мог успокоиться, гадая, что же все-таки должно произойти? Быть может, здесь, за этими бамбуковыми шторами, находится его Дева Удзи? Там было тихо. Сайсё был взволнован. Хотя за обычным бамбуковым занавесом поставили еще передвижные занавески на раме, и женщины пытались скрыть даже шуршание одежд, но Сайсё чувствовал, что там кто-то есть. Дамы, которых он видел той самой ночью, были необыкновенно хороши, стыдно, если они наблюдают за ним, чувства Сайсё были в смятении, однако он ничем не обнаружил своего смущения. Но вот пришло время расходиться, и Сайсё подошел к Вакагими.

— Ты ведь неспроста пригласил меня? Может, у тебя есть для меня какой-нибудь подарок? — спросил Сайсё.

— Зачем мне упускать такую возможность? Если ты получишь что-нибудь необыкновенное, может, и твои обиды исчезнут навсегда? — с улыбкой спросил Вакагими.

Произнес Сайсё, стараясь скрыть слезы.

— Выходит, подарок тебе не нужен. Ну что ж, забудем про это, — сказал Вакагими недовольно.

Все это было так странно, вовсе запутавшись, Сайсё не мог понять, в чем тут дело. Даже если речь идет не о Деве Удзи, этой ночью он не хотел остаться без подарка, он притворился будто пьян и тоскует.

— Я сегодня никуда не уйду. Встречу рассвет здесь, перед занавесом. И ничего ты не сделаешь! — воскликнул он.