Александр Шуваев - Гном. Трилогия

- Ну, - усмехнулся собеседник, - это не по-христиански.

- И давно в верующие записался? Раньше, вроде, помалкивал обо всех этих поповских штучках, нет?

- Я крещеный, ты крещеный. В сорок первом, под артобстрелом, под бомбежкой, не молился ему, которого нет? Поди, и перекреститься случалось? Это потом, как кончится: "Тьфу ты. И что это на меня нашло?". Тоже как-то... некрасиво.

- Да знаю я! Умом понимаю, а как вспомню, как дрожал перед ним, боялся лишнее слово сказать, когда надо бы, как тянулся, глазами ел... И ведь во многом искренне! Не могу с собой ничего поделать. Как гляну, так прямо такая злоба поднимается, что... Его что, - обязательно держать на этом месте?

- А кто тебя спросит? - Он помолчал. - Не ты первый поднимаешь вопрос. Если хочешь знать, то, если тебя он своим присутствием всего-навсего раздражает, - то другие его вовсе ненавидят. Особенно те, кто больше всех перед ним гнулись. И, - интересное совпадение, - те же самые лица больше всех замазаны в крови, а теперь на нем норовят отыграться за свой былой страх, за подлость свою. Никита. Климушка.

- Ну, этот - особая песня. Тут я - не я буду, а вопрос поставлю, и не уговаривай...

- И не подумаю. Прежде всего он просто не нужен. Ни умения. Ни толку, ни влияния, а место занимает. А насчет Председателя ты лучше охолони. Антонов его не отдаст. Устинов. А самое главное, - Александр Михайлович против.

- Чудны дела твои, господи. А ведь среди заговорщиков чуть ли ни в вождях ходил.

- А кому еще, если предстоит делать дело? Он против просто потому что считает, - без товарища Сталина будет хуже. А Антонов даже объяснил, почему именно. Ты ж не все знаешь. - Он замолчал, прикуривая новую папиросу от прежней, хотя имел зажигалку в кармане галифе. - За два месяца пропало восемнадцать уполномоченных. Причем не под Львовом где-нибудь, не на Алтае, а в Подмосковье, на Орловщине, под Тулой, - и тому подобное. Ты понял? Нет трупа, - и почти ничего нельзя выяснить. Нет тела, - нет дела. Это тебе не кулаки в двадцатые годы. Сколько у нас прошло их, - через разведку, от полковой и до ДШР, десант, штурмовые группы, сколько в диверсантах побывало? Молчишь? Я тебе скажу. Четыреста тысяч без малого, только тех, кто с руками - с ногами. Полмиллиона лучших в мире убийц, привыкших лить кровь, как воду. А те, кому сейчас двадцать, так еще и немцами не биты. Это они били. А тут еще и политических из лагерей повыпускали полно. А держать, пока суд, дело, организации-реорганизации, аресты-расстрелы, - некем. Так хоть им. Мудрым, гениальным и никогда не спящим.

- Так хоть поговорили бы с ним. Объяснили, как все обстоит, и как себя вести. А то он думает, что и правда... Да вот хоть эта его затея, - это ж хрен его знает, что такое! Это сбеситься надо, предложить этакое, когда половина страны лежит в развалинах! Тут дыра на дыре, прореха на прорехе, а он...

Собеседник - сосредоточенно курил, слушая его сбивчивую речь, и не спешил высказывать свое мнение. Наконец, щелчком отправив окурок в урну, осведомился:

- Какая - затея? Я, знаешь ли, последнее время очень внимательно слежу за всем, что говорится на заседаниях. А за тем, что говорит Председатель, особенно. И я что-то не помню каких-нибудь особенных затей. Таких, чтобы вызвали какое-нибудь бурное обсуждение.

- Да бр-рось ты! Все знают про затею с Широкой Колеей, один ты ничего не знаешь! Это уж либо наивность, через край, либо уж лицемерие без меры...

- Иными словами, это не его слова, а только твои мысли. Мой совет: если не хочешь выглядеть глупо, не начинай разговора об этом первым.

- Но ты - со мной?

- Опять бессмысленный вопрос. Потому что непонятно - в чем. Пока, - пока! - среди множества разнообразных вопросов время от времени обсуждаются проблемы транспорта. Председатель чуть-чуть нажимает на то, что транспорт у нас во-первых - разрушен, во-вторых - не обновлялся за время войны и поэтому устарел. А в-третьих за то же время войны в технике имел место заметный прогресс. Все это, вместе взятое, по его мысли должно обозначать, что восстанавливать прежнюю систему не то, что не следует, а прямо-таки недопустимо. Что нужно делать совсем новую, в которую остатки старой в лучшем случае войдут в качестве составной части. Я это понял, и не могу взять в толк, почему не понял ты. Или, может быть, скорее, не принял?

- Я понимаю так, что надо по одежке протягивать ножки. Вот встанем на ноги...

- Так - не встанем. А если встанем, то не скоро. И стоять будем еле-еле. Шатаясь. Если я чего понял из этой войны накрепко, так это одну вещь, совсем простую. Если есть лучший способ проиграть сражение, так это именно латание дыр. Пока латаешь одни, появляются новые, а резервы тают. Пока мы принимали так называемые "естественные решения" вместо правильных, нас били. Как только начали думать, как бы одним ходом решить сразу несколько проблем, немец начал вязнуть. А когда научились... Я вот думаю, именно после этого и началась совсем другая война.

- При чем тут война?

- А при том, что все - то же самое. Ты подумай, подумай, - убедишься. Дело не в том, широкая там колея или узкая, а в том, чтобы реализация одного проекта и заткнула бы большую часть нынешних дыр, и сняла бы побольше проблем в будущем. По-моему - так.

- А это что - решение? Не мне тебе рассказывать, чем на той же войне оборачивались кое-когда красивые решения. По-моему здесь - тот же самый случай.

- Не знаю. И ты не знаешь. И товарищ Сталин не знает. Тут к носу не прикинешь. Надо выдвигать варианты, анализировать и считать, считать, считать. По каждому! Ты умеешь? О! И я нет. Тоже могу только прикинуть. Вот только прикидки хороши в делах, в которых разбираешься досконально. А мы? Я военный, ты военный. Мы даже плохо себе представляем, какие именно факторы надо учитывать. Думаю, что прикидки Председателя пока что поточнее. У него, знаешь ли, опыт. Хочешь совет?

- Ну?

- Я понимаю, затею с Широкой Колеей ты считаешь блажью. Я, откровенно говоря, тоже сомневаюсь. Может быть и такое, что Председатель прав, но полномасштабный проект такие, как ты, все равно зарубят. Так вот, чтобы в любом случае быть на коне, надо взять на себя то, что придется делать в любом случае. С инициативой вылезти. Чтобы, пока остальные копья ломают, мы уже занимались реальным делом. И беспроигрышным. Вон хоть на Ивана Данилыча глянь, на орла нашего.

- Ага. Энергетика там, лес крепежный, кирпич-цемент...

- А еще дорожную технику общего назначения. А еще - асфальт. Да мало ли что. Всякие такие штуки, которые понадобятся всегда. Но! Если у меня выгорит, я тоже буду с самого начала искать комплексные решения. Чтобы каждая частность сама по себе была вроде как Проект. Кое-какие мыслишки есть.

Этого он, понятно, знать не мог и только догадывался. Зато он знал, как облупленных, их всех, и потому и о содержании разговоров догадывался, в общем, довольно точно. Знал, как к нему относятся и мог только надеяться, только молить позабытого бога, чтобы неприязнь, мстительность, злорадство, желание поставить его на место теперь, когда он утратил прежнюю, ничем не ограниченную власть, не пересилили бы желания сделать дело. А то, что эти чувства в разной степени присутствовали даже у слишком многих его нынешних сподвижников, он не сомневался.