Игорь Вардунас - Последний поход

Не надо было сюда приходить!

У отца Михаила были мягкие черты лица, обрамленные волнистыми темно-русыми волосами без ярко выраженной седины, отчасти прикрытый усами и бородой тонкий абрис губ и карие глаза, из которых исходило просто-таки осязаемое тепло. Выглядел священник лет на сорок, хотя по внешности в нынешние времена нельзя было точно судить, да и борода ощутимо прибавляла возраста.

Мужчина смотрел на Леру со спокойной улыбкой, тихо пощелкивая странными кубиками, нанизанными на нитку (некоторые из которых были уже порядочно истерты до формы шариков), и молчал, явно ожидая, что девушка что-нибудь скажет.

- А почему вы никогда не едите с нами? - почувствовав, что краснеет, Лера невпопад выпалила единственный пришедший на ум вопрос.

- У меня давно уже собственный пост, — ответил священник.

Вконец растерявшись от незнакомого слова, Лера виновато опустила глаза.

- Простите, пожалуйста, зря я сюда... - она быстро направилась к двери, гремя по полу ботинками, но священник окликнул ее:

- Но тебе ведь что-то было нужно, раз ты пришла? Не просто же о еде спросить. Не бойся, мне можно сказать.

Взявшаяся уже за ручку двери девушка повернулась к отцу Михаилу.

- Не бойся, - снова подбодрил священник. - Только оружие оставь, пожалуйста, здесь тебе ничто не угрожает. Я почаевничать собрался, составишь компанию?

- У вас есть чай! - неожиданное предложение окончательно прогнало остатки робости и страха. - Настоящий?

Лера вспомнила грибное варево из Убежища и этикетку со слоном (которого видела во время жертвоприношения в Африке) на банке с чаем бабы Дины. А почему нет? Почему у этого странного человека, обитающего в таком необычном месте, не может оказаться настоящего чая? Стянув с плеча пистолет-пулемет, она прислонила его к стене у двери.

- Ну, не такой, как двадцать лет назад, - тихо усмехнулся священник, когда девушка робко прошла за ним в дальнюю часть помещения, отделенную от остального пространства перегородкой.

Там гудела небольшая металлическая печь, на которой в жестяной кастрюльке уютно побулькивал свежерастопленный снег. Мечущееся за щербатой от ржавчины заглушкой алое пламя лихорадочно отбрасывало на стены причудливые сполохи. Было тепло, пахло какими-то травами, и Лера понемногу успокоилась.

От таинственного помещения почему-то веяло домом.

- В некоторых местах тут мох да травка особенные растут, насушить, растереть да в кипяток - и цветом радует, и на вкус ничего.

- Тут уютно, - желая угодить незнакомому человеку, сказала девушка. - Мне нравится.

Ветхий металлический чайник на плитке тоненько засвистел и выпустил из носика струйку пара.

- Здесь всегда уютно, хоть давно и не приходит уже никто. Разве что снежные выползни залезают. Так что привело тебя ко мне? - снова поинтересовался отец Михаил, когда девушка села на предложенный стул и, сняв перчатки, осторожно взяла у него дымящуюся кружку.

- Я... даже не знаю, как сказать, - собираясь с мыслями, Лера подула и отхлебнула из жестянки. Исходящее от нее тепло приятно грело ладони, которые впервые за последние дни переживаний наконец-то перестали дрожать. Отвар был терпким, горьковатым, немного вязал язык и оставлял на небе сладковатое послевкусие.

- Вкусно.

- Это можжевельник, - объяснил священник. Название травы было девушке незнакомо.

- У меня есть друг, он далеко, в Убежище, из которого мы приплыли... из Пионерска. Он мне говорил, что раньше люди, когда им очень плохо было, всегда шли в церковь. Это ведь она?

- Совершенно верно, - кивнул отец Михаил и, бросив в свою кружку щепоть какой-то бурой травы, залил ее дымящимся растопленным снегом. - Кстати, а как ты попала на лодку?

- Из дома сбежала, чтобы замуж не идти. Деда одного оставила. А сейчас думаю, не напрасно ли? Как-никак, за сына старейшины отдавали, привилегии всякие там. Ребенка бы завела... - отставив на маленький деревянный столик кружку, Лера всхлипнула, чувствуя, как на сердце вновь непосильным грузом наваливается чудовищная боль пережитых утрат. - У деда наверняка из-за меня теперь проблемы. Мне очень и очень плохо.

- Расскажи, не бойся, - мягко подбодрил одинокий обитатель церкви. - Когда все в себе носишь, сильнее терзаешься, а если выговоришься, легче станет.

- Мы долго сюда плыли, много чего пережили. Я столько всего увидела, что и представить себе не могла. Даже чуть не погибла два раза, - не поднимая глаз, начала сбивчиво перечислять девушка, чувствуя, как к горлу подкатывает липкий удушливый ком. - Я так родителей хотела найти. Мечтала. Во сне их видела, ждала. А мама и папа умерли давно... только вещи остались да фотографии. Потом мы нашли базу, но оказалось, что все напрасно. Что никакими вирусами, никакой нашей рукотворной гадостью планету не вернуть, что никого уже нельзя вернуть... Ежи говорил, что клин клином вышибают, как же. Видели бы, во что он после вируса превратился и каким стал. Я человека убила, чтобы дядю Мишу спасти, и внутри как оборвалось чего-то. Кошмары снятся. Азат... мой Азат убит. И его не вернуть! Ничего уже не вернуть. А в чем я виновата? Чего я кому-то такого сделала, что меня, родив, бросили в этот мир без будущего умирать, оставив вокруг лишь пепел? Кто за меня решил? Кому вообще дали право за всех что-то решать?! Люди, города, краски, все исчезло. Вы хоть видели, что творит со всем живым радиация? Каждый раз, выходя на улицу, надевали воняющий резиной противогаз. А потом дергались от любого шороха, загнанно меняя в кустах посаженные фильтры, потому что это единственный момент, когда выпускаешь из рук оружие. Да я только здесь узнала, что такое по-настоящему чистый воздух. Голова до сих пор как у пьяной кружится. Я практически ничего не знаю о той жизни, я часто болела и двадцать лет гнила под землей, как червяк! И вот, когда у меня, наконец, появилась надежда, все рассыпалось к чертям! За что? Почему?! Я жить хочу! Любить хочу...

Не в силах больше сдерживаться, Лера зарыдала, закрыв лицо руками.

- Ну, будет тебе, - священник ласково погладил ее по вздрагивающему плечу.

- Лодка сломалась... - продолжала всхлипывать девушка. - Станция разрушена, а кругом только горе и смерть, смерть, смерть. Я ведь никого убивать не хотела, только чтобы дядю Мишу спасти! Как же жить-то теперь с этим, а? Я так не хочу... Больше не могу!

Настоятель мягко положил руку на голову Леры.

- Успокойся, ничто в этом мире не делается без промысла Божьего. А раз все случилось, как случилось, значит, такова воля Его.

- Но ведь он же не злой, - отняв от лица мокрые от слез пальцы, с укором пробормотала девушка. - Тогда почему все так? Почему он все разрушил?! Бог, в которого верила мама, никогда бы так не поступил!

- Не он рушил, а человек. Бог всегда испытывает нас. Вероятно, однажды мы в своем неведении и алчности достигли предела его терпения, и он направил чью-то руку нажать на спуск.